Совесть, рождающая ярость

Московский художник Алексей Смирнов (фон Раух) был человеком религиозным и жил по совести, но не в смирении. Он не скрывал своей ненависти к советскому строю, презрения – к церкви, продавшейся большевистскому режиму. Книга Смирнова, опубликованная после его смерти, поражает страстностью высказываний, глубиной мысли, яркой образностью, а в сумме – масштабом личности, не оцененной в эпоху, когда личности представляли опасность для власти.

 

Алексей Смирнов – художник, писатель, публицист, теоретик искусства. Родился в 1937 году, умер в 2009-м. К своей фамилии он добавлял: фон Раух. Смирнов происходил из древнего дворянского рода, который начинался с Гедиминовичей и Ольгердовичей и вобрал в себя много иностранных истоков. Дед по матери – известный казацкий генерал. А вообще родители Смирнова были художниками, как и многие его родственники, предки – например, выдающийся скульптор Мартос.

Гены Алексея Смирнова многое объясняют в его личности. Он был талантливым художником, получил самое лучшее советское профессиональное образование. Но в студиях академиков молодой живописец увидел всю степень продажности и лживости советского искусства. Будучи с детства глубоко религиозным человеком, Алексей Смирнов испытывал моральное отторжение от грязи и жесткости окружавшей его действительности, от чудовищной идеологии и тотального стукачества. Он отказался от карьеры члена Союза художников, расписывал церкви, занимался иконописью. В московском андеграунде Смирнов был одним из тех, кто разрабатывал религиозно-философскую тематику. Но он не хотел иметь ничего общего с церковью, сотрудничавшей с кровавым режимом, и посещал катакомбные молельни.

Смирнова всегда тянуло к писательству. Из-под его пера выходили стихи, романы, пьесы, но в советские времена все это было невозможно напечатать. Ничего хорошего не мог он высказать и о том, что увидел после развала СССР.

Главной трибуной для него стал израильский журнал «Зеркало»! Редактор Ирина Врубель-Голубкина и ее супруг, художник и поэт Михаил Гробман до репатриации были близки со Смирновым в узком кругу московских авангардистов и предоставили ему в журнале карт-бланш. Опубликованные там блистательные статьи легли в основу книги «Полное и окончательное безобразие», вышедшей в свет после смерти Смирнова.

Уже название этой книги позволяет представить экспрессивную манеру письма. Этот стиль можно охарактеризовать одним словом: ярость. Мощный темперамент автора проявляется в ненависти и любви, в характеристиках и оценках, в воспоминаниях о прошлом и прогнозах на будущее. Смирнов как мыслитель ни на кого не похож, он не пользуется общепринятой политической, философской или искусствоведческой терминологией и изъясняется на своем особом языке – резком, ярком, образном.

«Полное и окончательное безобразие» - это фантастический мир, с детства окружавший Смирнова: бывшие князья и графы, породнившиеся с чекистами, праведники, вернувшиеся к раннему катакомбному христианству, гении, убитые энкеведистами и водкой, бездари, ставшие советскими классиками. Автор книги ни о чем не пишет стандартно, не прибегает к застрявшей в подсознании советского человека плоской дихотомии. Вот, например, его видение Гражданской войны, не соответствующее ни романтическим фильмам Чухрая и Панфилова, ни сусальным мифам Никиты Михалкова:

«Гражданская война в России – это прежде всего разливанное море уголовщины, так как в ряды противоборствующих сторон вливается масса профессиональных и потенциальных уголовников. Если Красная армия была вообще чисто уголовным сбродом, руководимым международными каторжниками, то и белые были наполовину бандформированием, где на каждого идеалиста приходился один чистый бандит в погонах. Деникин, человек глубоко порядочный, так и не смог очистить свою армию от грабителей и с горечью называл ее «кафешантанной».

А вот о Великой Отечественной:

«Немцы, когда оккупировали Брянскую область, не спешили разгонять колхозы и старое партийное начальство – это я знаю от старожилов, переживших все это. Просто председателей стали именовать бургомистрами и старостами – и вся небольшая разница».

Алексей Смирнов ни на секунду не обольстился болтологией «перестройки»:

«Лихачева держали в собчаковской конюшне как козла для успокоения маразменной советской телепублики, которой он часами рассказывал свои байки про тюрьмы и лагеря, подслеповато предсмертно щурясь и уговаривая своих слушателей не делать людям зла. Ни разу Лихачев ни на кого не гавкнул и не окрысился из своей слежавшейся и пропахшей гниющими книгами норы и только все время всему умилялся. А ведь совсем не наивен был, между прочим, старичок, мог бы и гавкнуть, но рот его был очень давно, со времен соловецкой юности, заколочен гвоздями-сотками».

Гордясь своей родословной и особенно - принадлежностью к великой русской культуре (одна из глав его книги – «Возможна ли недворянская литература в России?»), Алексей Смирнов с ужасом наблюдает ее гибель:

«Три цивилизации создавали изысканный цветок татаро-славянского деспотизма, на позолоченных лепестках которого осело разноцветное конфетти азиатских базаров... Повсеместно русские могилы еще не вскрыты, это тысяча и одна русская Катынь, на их местах стоят ментовские и чекистские дачки, где дети и внуки красных упырей и вурдалаков пьют водку Пьера Смирнова и дерут своих телок... Русское простонародье (мужепёсы) само не может управлять своей страной. Их новое политическое мышление не идет дальше всесветного раскрадывания доставшейся им территории».

Как потомок русских князей и как художник Алексей Смирнов мрачно констатирует не только нравственное, но и физическое вырождение нации:

«По-видимому, вымирание великороссов должно принять совершенно новые и катастрофические формы, и только тогда из обалделых постсоветских людей начнут  вылупляться русские птенчики. Будут ли это дети ночных сов, стервятников или же белые   голубки и лебедушки – никто не знает».            

На склоне лет у Алексея Смирнова родилась фантастическая теория «русско-еврейской народности»:

«С устранением прежней русской элиты территория бывшей Российской империи погрузилась в варварство... Тысячелетняя еврейская культура, привычка быть гонимыми все-таки не позволяли советским евреям полностью одичать, и они благотворно влияли на своих русских коллег, работавших вместе с ними на большевиков, несколько их очеловечивая... Еврейская кровь очень сильная, и дети, рожденные от смешанных браков, во многом наследуют чисто еврейскую генетику... Если смотреть на русско-еврейскую народность в исторической перспективе, то, возможно, что она и рассосется по миру, а, возможно, и начнет вести самостоятельное существование на своей территории, как не похожий ни на кого в мире народ. Их слишком много, чтобы они исчезли бесследно».

«Полное и окончательное безобразие» - выдающееся и пока не оцененное по достоинству явление в угасающей российской общественной мысли. В то время как писатели, художники, артисты стоят в очереди на припадание к деснице национального лидера, звучат яростные слова человека, не боявшегося видеть правду и говорить о ней. Книга Алексея Смирнова заполняет неизвестные ниши в истории советского тоталитаризма и в летописи русской культуры ХХ века.

Эту книгу можно поискать в Интернете. Многие ее главы размещены на сайте журнала «Зеркало». Почитайте! Гарантирую, что такого чтения у вас давно не было.