Проза об алие и алия в прозе

В романе Леонида Левинзона «Дети Пушкина» предстает жизнь тель-авивской «русской» богемы 1990-х годов. Но это не воспоминания - и не только потому, что реальные лица выведены под вымышленными именами. Это проза, созданная видением автора, его языком, интонациями. Это живописная панорама, в которой важны не столько отдельные фигуры, сколько краски, освещение, настроение...

За четверть века репатрианты из бывшего СССР сложили штабеля стихов. Стихи рождаются в страданиях, а выходцы с шестой части суши настрадались немало, и многие из них спешили щедро поделиться своими горестями и радостями. Прозы в литературном наследии «русской» алии очень мало. Проза требует не эмоциональных вспышек, а долгого труда, серьезной мысли, без которых не соорудить крупных конструкций.

Леонид Левинзон избрал трудный путь в литературе. Он не старается развлекать читателя, сочинять увлекательную фабулу, без чего сегодня трудно рассчитывать на коммерческий успех. В его прозе важней авторский настрой, ритм повествования, не поддающаяся однозначному истолкованию метафоричность. В новой книге Левинзон взялся за «благодарную» тему: он мог бы лихо и остроумно изобразить «русских» литераторов, журналистов, философов, их вольную, не слишком праведную жизнь. Это хорошо получилось у Дины Рубиной в профессионально сколоченном романе «Вот идет мессия», похуже – в сериале «Между строк» Евгения Румана. В любом случае о них много говорили, спорили.

Левинзон не стремится ни к портретному сходству своих персонажей с их прототипами, ни к смакованию бытовых подробностей. Может быть, секрет писателя в «Детях Пушкина» - в том, что он постоянно меняет дистанцию, с которой рассматривает своих героев. Есть крупные планы, есть яркие детали, но после пристального вглядывания автор отдаляется от изображаемого им богемного кружка, и возникает окутанная таинственным, мистическим ореолом (не случайно в романе много ночных сцен) панорама Израиля 1990-х.

Несмотря на размытость контуров, на гротескную остраненность некоторых персонажей, «Дети Пушкина» - гораздо более реалистическая проза, чем другие близкие по тематике произведения. Их авторы «для удобства изложения» изображают «русских» писателей относительно благополучными людьми или деликатно отворачиваются от материально-экономической подоплеки их существования. Левинзон честно показывает, как сложно, а иногда мучительно, быть русскоязычным интеллектуалом в Израиле. Это в стране исхода можно было работать в редакциях, школах, культурных и спортивных организациях, пристроиться в бригаду шабашников, на худой конец – пригреться в котельной. Там в былые времена существовали литературные гонорары, а в новые времена появились богатые издательства.

Насельники романа Левинзона – Матвей, Борисик, Катя - зарабатывают на хлеб насущный и кормят свои семьи тяжелым, опустошающим физическим трудом. Наименее материально обеспечен Виталий, которому «посчастливилось» устроиться в русскоязычную газету, где изнурительная поденщина разрушает его здоровье. В итоге рассказ о писателях позволяет заглянуть в далекие от творчества и эстетики уголки Израиля – на автобусные станции и рынки, в грязные ночлежки и фабричные цеха. «Творцы» живут так же, как прочие репатрианты. Они считают каждый шекель, ищут жилье поскромней и магазины подешевле, но заботятся о друзьях, гостей угощают от всей души и, сидя в «минусе», готовы дать другому взаймы. Это необыкновенные люди, ибо, преодолевая усталость, игнорируя безденежье, пишут стихи, рисуют, сочиняют песни, яростно спорят об искусстве. Тот, кто был знаком с тель-авивскими литераторами 1990-х, узнает Илюшу Бокштейна, Мишу Зива, Риту Бальмину, Аркашу Хаенко, без труда определит авторство цитат, вплетающихся в текст романа.

Леонид Левинзон достиг литературного мастерства, но, к сожалению, уступает в технологии самораскручивания на израильском рынке коллегам по писательскому цеху, создающим гораздо более легковесные книжки. Серьезных литературных премий он удостаивался в России и русском зарубежье, где оценят скорее форму его книг, чем их содержание. Очень хотелось бы, чтобы «Дети Пушкина», изданные в Санкт-Петербурге (и уже инсценированные), дошли до израильских русскоязычных читателей. Они найдут в романе не глянцевый придуманный Израиль, а ту страну, в которой они хлебнули немало лиха, но которую предпочли другим манящим далям. Наиболее подкованные из этих читателей оценят мастерскую прозу, в которой есть и выверенность слова, и внутренний ритм, и многоголосие, и внезапные переходы от приземленности к лирике, от правдоподобия к фантастике. Но независимо от количества комплиментов, которых он удостоится, Леонид Левинзон написал, возможно, лучший роман о нашей алие, к которому будут обращаться книгочеи и исследователи, не успевшие увидеть ее лицом к лицу.

Эпоха Пан Ги Мунов

Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун на заседании Совета Безопасности, состоявшемся накануне международного Дня Катастрофы, заявил, что палестинский террор порожден израильской оккупацией. Это не просто безнравственное – это некомпетентное и просто безграмотное высказывание, поощряющее международный терроризм.

Нечто новое: театр без левой агитации!

Новый спектакль Камерного театра «Выбор меню» поражает не только эстетическими достоинствами, хотя режиссура и игра очень хороши. На сцене появляются и левые, и поселенцы, но... никто из них не выведен в карикатурном виде, а в противостоянии этих антагонистов «право-религиозный блок», пожалуй, выглядит привлекательней! Неужели израильский театр избавляется от левого крена?

Шломо Мошковиц никогда не входил в число политизированных израильских драматургов. Вот и завязка его новой пьесы «Выбор меню», казалось бы, предвещает стандартную фабулу семейной драмы. Известный журналист Йоэль (артист Моти Кац) и его жена, архитектор Гила (Лимор Гольдштейн), готовятся к свадьбе старшей дочери Ротем (Адар Барух). Они пригласили в гости жениха и его родителей, чтобы познакомиться с ними и заодно обсудить свадебное меню. Но тут начинаются не предвиденные проблемы!

Дело в том, что Йоэль – публицист крайне левого толка, непримиримый к идеологическим противникам. А Натаниэль (Давид Шауль), избранник его дочери, - йешиботник. Тем не менее он, по крайней мере, тонкий и достаточно дипломатичный юноша. Его же родители Иегуда (Йоав Леви) и Нурит (Айя Гранит-Шаба) – не просто ультраортодоксы, но еще и поселенцы, естественно, с правыми взглядами. Иегуда хорошо знаком со статьями Йоэля, обличителя «экстремистов-оккупантов», и поначалу с трудом удерживается от высказывания о них.

Драматический конфликт хорошо подготовлен и выплескивается в точке кипения! Герои спорят до хрипоты, ссорятся и мирятся, попадают то в смешные, то в трогательные ситуации. Драматург не идеализирует ни левых, ни правых, ни светских, ни религиозных, ко всем относится с долей иронии. Но обходится без политических карикатур – которые стали привычными в израильском театре, поглощенном борьбой за мир. Идеологические дебаты в спектакле серьезны, и нет игры в поддавки с непременным триумфом представителей левого лагеря. Больше того, персонажи религиозные, правые как-то человечней и вызывают больше симпатии. Даже если в конфликте нельзя назвать победителей, то это ничья с их преимуществом. Неужели израильский театр становится умней и объективней? Я даже хотел назвать эту статью – «Не начало ли перемены?». Но вспомнил, что это из Чернышевского, и решил не раздражать грамотных читателей.

Мошковиц понимает, что писатель должен не вычерчивать политические схемы, а изображать живых людей. В том, что таковыми выглядят все персонажи, немалая заслуга и художника Полины Адамовой: ее костюмы продуманно-точны и очень тактично подчеркивают психологические акценты.

Главное в пьесе – любовь, которая по своей природе противостоит вражде и раздорам. Может, поэтому самую важную роль в примирении израильских Монтекки и Капулетти играет Нета (Наама Шитрит), младшая сестра Ротем, сочувствующая жениху и невесте. Резковатая, но добрая тель-авивская девчонка переводит гневные тирады не слышащих друг друга взрослых людей на грубоватый подростковый сленг – и это чудовищное «эсперанто» самым забавным образом приводит к взаимопониманию!

Режиссер Деди Барон работала с непростым драматургическим материалом. Она успешно проскочила между Сциллой и Харибдой чрезмерного уклона в политику и незатейливого комикования. Она заставляет зрителя задуматься о том, что еврейская страна маленькая, тесная и потому надо искать не то, что разъединяет, а то, что объединяет евреев. В спектакле нет фальшивой идиллии – он пронизан искренней добротой и теплотой, чему способствуют и яркое музыкальное оформление Исраэля Брайта, и – главное - прекрасная игра всего актерского ансамбля.

О погибшей арабской девочке и «совковом скотстве»

Мне очень не хотелось отвечать на появившийся в Фейсбуке пост русскоязычного журналиста, которого я всегда уважал. Но считаю своим долгом высказаться.

Автор поста придерживается левых взглядов. В демократической стране легитимны любые взгляды кроме человеконенавистнических. Увы, сегодня некоторые израильтяне уходят так далеко влево, что забывают не только, где осталась правая сторона, но и где разница между добром и злом, где грань между гуманизмом и оправданием убивающих нас врагов.

Но сначала приведу пост.

«Maxim Reider 

Интересно, скотство особенно присуще некоторой части «русских израильтян» как результат советского воспитания, или это общечеловеческое?

 13-летняя арабская девочка, поссорившись с родителями, убежала из дома со словами, что она хочет умереть. Она совершила самоубийство - suicide by cop – «напала» с ножом на охранника поселения, и он ее застрелил.

 И вот первая попавшаяся реакция в ФБ. Лучший из комментаторов сожалеет о смерти девочки и сочувствует охраннику, который вынужден был стрелять. Дальше начинается парад. Один радуется, что «одной сукой меньше», другая сетует, что вот, выдумали новый способ самоубийства, а наши ребята должны отвечать. Утренний пост этой дамы открывается описанием камамбера, который она изволила откушать на завтрак, с особыми похвалами полезной пенициллиновой корочке.

No comments».

Многое в жизни страны нашего исхода и в жизни государств, на которые она развалилась, подтверждает предположение о том, что с советским воспитанием частью(!) населения действительно впитывалось немало скотства. Но журналист привел скверный пример.

Сразу отмечу, что я не принимаю свойственных некоторым русскоязычным израильтянам оскорбительных высказываний о целых народах – чаще всего они относятся к арабам, однако бывают адресованы и туркам, французам, русским, украинцам, литовцам... Но профессиональный журналист - а это понятие включает способность к анализу, обобщениям - должен знать, что уже несколько месяцев против Израиля ведется террористическая война, названная «интифадой ножей». Каждый третий террорист моложе 20 лет. На этом фоне изображать поступок 13-летней арабской девочки как случайный нервный срыв - гораздо хуже, чем наивность!

У мусульман самоубийство - страшный грех. Девочка не приняла яд, не прыгнула в колодец, не перерезала себе вены - что можно было сделать в состоянии аффекта. Она нашла нож, добралась до еврейского поселения (по дороге можно было остыть, одуматься) и бросилась на охранника - еврея с оружием. Это не самоубийство, а достойная, почетная смерть для мусульманина: погибнуть в бою от руки врага.

Даже если принять версию о потрясенной арабской девочке, звере-охраннике и скотской реакции «русских», совершенно ясно, что девочка была здорово индоктринирована изуверской антиизраильской пропагандой, которой можно наслушаться в мечетях, арабских школах, во дворе и в семье. 13-летним арабским девочкам просто так подобные затеи в голову не приходят. Нож, еврейское поселение, охранник - это атрибуты нынешней «интифады ножей». Мой оппонент наверняка слыхал об арабском мальчике, чуть постарше оплакиваемой журналистом девочки, который на днях убил ножом еврейскую женщину.

Я не могу одобрить «русских», которые комментируют смерть арабской девочки, используя ненормативную лексику. Но не могу осуждать ни «русских», ни «коренных» израильтян, высказывающих удовлетворение по поводу самого жесткого предотвращения теракта. Неужели автор поста предпочел бы, чтобы арабская девочка после ссоры со своими родителями (не первый раз нам рассказывают такие байки!) без помех со стороны охранника зарезала в поселении еврейских родителей или их детей - как это в последнее время делают многие ее сверстники? Охранник для того и стоит на своем посту, чтобы действовать быстро и решительно. Ему некогда проверять возраст террористки, бегущей к нему со спринтерской скоростью, размахивая ножом. А уж арабская девочка может выглядеть намного старше своих 13 лет.

Гибель ребенка – всегда трагедия. На весах общечеловеческих ценностей гибель десятков арабских подростков – большая драма. Но на войне общечеловеческие понятия конкретизируются. А против нас наши соседи ведут войну на уничтожение с конца XIX века. Если на войне погибают дети, принимающие в ней участие с оружием в руках, то в их гибели виноваты те, кто посылает их убивать людей и восхваляет их за это. В 1945 году в гибели мальчишек с фаустпатронами были виноваты не стрелявшие в них советские или американские солдаты, а фанатики, прививавшие своим соотечественникам ненависть к другим народам, уничтожившие шесть миллионов евреев и ради спасения своих шкур посылавшие воевать детей. Сегодня живущие рядом с нами исламские фанатики не хотят погибать от пуль израильских солдат и вместо себя посылают на смерть детей.

После появления в ФБ поста об арабской девочке там появились комментарии. Откликнулся и автор:

«Не исключено, что она была воспитана в ненависти к израильтянам. Все это не делает историю лучше или легче... Мне очень хотелось бы, чтобы люди задались вопросом: что можно сделать, чтобы положить конец конфликту. Биби говорит - мы будем жить в бесконечном состоянии войны - и народ охотно за него голосует. Он даже не говорит о попытках достижения мира. И все это жрут».

Вот это первый шаг моего коллеги к поиску причин трагедии! Но тут политика, ненависть к Нетаниягу подавляют мысль.

Я не собираюсь глубоко нырять в полемику между правыми и левыми. Буду предельно краток. Для тех, кто посылает детей с ножами убивать израильтян, единственный способ прекращения конфликта – исчезновение евреев с этой земли. Ведь арабский террор против евреев начался задолго до появления Государства Израиль и до того, как Израиль, отражая очередную попытку соседей его уничтожить, занял часть территорий Египта, Иордании, Сирии.

Нетаниягу со времен своего первого премьерства не отказывался от мирных переговоров. Он никогда не говорил того, что в ожесточении приписывает ему журналист. В последнее время Нетаниягу постоянно подчеркивает: не может быть мирного диалога, пока один из «партнеров» занимается подстрекательством к террору. (Существование этого подстрекательства допускает и автор поста!). Это не отговорки. Какую бумажку под названием «мирный договор» мы бы ни подписали, это не принесет нам безопасности, ибо арабские девочки и мальчики, в 13 лет нападающие на евреев с ножами, научатся пользоваться более совершенным оружием.

Главная цель террора – запугать евреев. Мне нравится, что ни ножи, ни ракеты не лишают израильтян оптимизма, не мешают им радоваться жизни. Да, надо вести себя достойно даже по отношению к врагам, но безумие арабских фанатиков – не повод отказывать себе в качественном питании. Я тоже люблю камамбер и желаю любителям этого продукта приятного аппетита!

Авангард как борьба с банальностью

В 2016-м году «толстый» журнал «Зеркало» отметит свое 20-летие. Судя по содержанию недавно появившегося 46-го номера, у главного редактора Ирины Врубель-Голубкиной идей, материалов, авторов хватит еще надолго.

«Зеркало» - международный литературно-художественный журнал, подпитываемый энергетикой Второго русского авангарда. Не удивительно, что новый номер открывается беседой Ирины Врубель-Голубкиной и искусствоведа Лёли Кантор-Казовской с Маринко Судацем. Хорватский коллекционер, издатель, основатель виртуального проекта «Музей авангарда» в Загребе высказывает интересные мысли о значении авангардистов Восточной Европы: «Процессы эмансипации искусства на Востоке были столь же трудными, как и в Германии, там, где Гитлер начал войну против «дегенеративного» искусства. Ни Гитлер, ни Ленин не хотели подобного искусства... Творцы авангардного искусства еще сто лет вынужденно перемещались из одной точки в другую. Это кочевание сделало разделение на Восток и Запад менее релевантным, художники авангардного движения исторически всегда левитировали, и их гравитационные точки не находятся ни на Востоке, ни на Западе».

Каждый выпуск журнала не похож на предыдущие. Отличительная черта 46-го номера: читатель "Зеркала", привычный к интеллектуальным диалогам и эссе, искусствоведческим статьям, после высказываний Маринко Судаца больше не найдет ничего в том же роде. Весь журнал состоит из литературных текстов. К ним относится и очерк «Москвичи и фирмачи» - очередная глава принципиально не завершаемой книги Валентина Воробьева. Художник, участник Второго русского авангарда, он в 1975 году уехал в Париж. Открыв в себе писательское дарование, Воробьев создал красочные описания жизни героев московского андеграунда и их эмигрантского существования, он поведал истинную историю официальной советской живописи. Эти свидетельства уникальны и уже цитируются в серьезных исследованиях.

Поэты, представленные в «Зеркале», живут в разных странах: Данила Люкшин, Олег Павлов, Сергей Сдобнов – в России, Сергей Шабуцкий – в Германии, , Александр Авербух, Леонид Шваб, Наиля Ямакова – в Израиле. Но все они принадлежат к «среднему» и молодому поколениям в русской поэзии, которые отталкивались от претившего им казенного искусства, злой иронией выжигали риторику, банальность и искали новые средства самовыражения в литературных играх без старых правил. Это стихи, лишенные рациональной композиции, состоящие из прихотливых ассоциаций, они демонстративно антиреалистичны, но в то же время они включили в поэтический лексикон любые приметы окружающего мира.

Такие стихи начали опасно превращаться в ребус и утрачивать свое родовое свойство: эмоциональное воздействие на читателя. Тем более приятно обнаружить симптомы потепления:

Мы с тобой целовались на берегу синей реки

И глядели на нас коровы, бабы и мужики.

И сипела пыль, прибитая на дорогах войны:

«Отойдите животные, мне только ноги видны...».

(Олег Павлов)

Как кораблик, Васильевский остров

Тонет в памяти скудной моей.

Уже весь под водой, только ростры

Все отчетливей.

(Наиля Ямакова)

Поэтическая подборка в «Зеркале» позволяет предположить, что после затянувшихся на несколько десятилетий экспериментов в русскую поэзию постепенно возвращаются предметность, боль, пристальность взгляда - это восстанавливает прямой контакт поэта с читателем, который заново учится сопереживанию.

О вневременной сущности поэзии напоминают стихи Давида Фогеля в переводах Александра Авербуха. Фогель родился в России, в 1920-е – 1930-е годы жил в разных европейских странах, ненадолго посетил Палестину, погиб в Освенциме. Писал на иврите и шел своим путем. Его стихи, вобравшие художественные открытия европейского модернизма, не укладывались в привычные представления о еврейской поэзии. Сегодня они выглядят удивительно современными:

Изумленные

В разгаре юности

Сядем перед трепещущим пурпуром полутьмы,

и жалость

вдруг озарит нашим душам

все подлое

и мерзкое,

преображенное багровым закатом.

Сейчас, зимой

Наступают

Все тихие мгновения красоты.

Поэт Игорь Холин, один из столпов Второго русского авангарда, в этом номере «Зеркала» представлен впервые опубликованными «Кремлевскими шутками». Эта проза позволяет глубже проникнуть в секреты его творческого метода и перекликается с вариациями на ту же тему Саши Соколова, Владимира Сорокина.

Ирина Врубель-Голубкина периодически публикует в «Зеркале» старые статьи из изданий, редактировавшихся ею в начале 1990-х. Это не нарциссизм, а материал для литературной диагностики. Авангард наиболее чуток к изменениям в искусстве. Самые интересные статьи двадцатилетней давности наглядно демонстрируют скорость изменения ситуации в русской литературе. В 1990 году молодой и задорный Александр Бренер опубликовал в "Знаке времени" манифест «На смерть русской поэзии», который озадачил интеллигентных читателей, выгружавшихся в аэропорту Бен-Гурион с томиками Евгения Евтушенко, Вероники Тушновой, Юлии Друниной. Бренер любил эпатаж, но искренне констатировал происходившее тогда разрушение старой поэтики.

Валерий Айзенберг – завсегдатай раздела прозы в «Зеркале». Новый цикл его рассказов отличают присущие писателю тонкий психологизм, легкий налет гротеска и полуироничная философичность, местами переходящая в серьезные размышления об искусстве.

Павел Пепперштейн, основатель группы «Медгерменевтика», в рассказе «Качели» проявляет свое удивительное умение соединить жанры сказки и современной фантасмагории и направить повествование, изредка переходящее на язык поэзии, в русло встроенных друг в друга сюжетов, которые позволяют читателю посетить экзотические культурные ландшафты, удивляющие то ли реальными, то ли придуманными подробностями.

Александр Ильянен – один из крупнейших авторитетов современной русской прозы. Про него обычно пишут – «прозаик и поэт». В сущности это больше поэзия, ибо извержения слов подчиняются только ритму и направлению творческих импульсов. Это очень изысканные, эстетские тексты, имеющие не чресчур многочисленных, но верных почитателей.

На этот раз в «Зеркале» опубликован рассказ Ильянена «Les fraises sauvages». В сущности его можно назвать и повестью – жанр условен, как и название («Земляника» - хотя действие происходит зимой...). Это что-то вроде дневника, обрывки будничных событий, встреч с вымышленными и реальными (в том числе очень известными) людьми. Бесстрастный перечень перемежается странными аллюзиями, цепляющимися друг за друга ассоциациями, конспективно высказанными мыслями, цитатами. Если кто-то Ильянена не читал – вот крохотный отрывок:

«под предлогом купить тапки для гостей пошел прогуляться по чистому снегу. До моста, где красный магазин «штрих-код», доехал на автобусе, с купленными тапками возвращался пешком по тихим заснеженным дворам

замечательный рождественский вечер у Маруси Климовой.

Выбросил ранним утром часть старых одежд. Так на Благовещенье выпускают на волю птиц.

Как птица пленная жена (Александр Блок)

Радио словно из клетки выпустило голоса жен Пикассо».

Не надо поспешно решать, что тут сумбур вместо музыки. Лучше погрузиться в этот поток, как в музыку, и плыть по течению, подхватывая мелодии. А многое задерживает на себе мысль. Например, я выхватил из потока признание, которое подтвердило мои литературные предположения: «только с Пепперштейном чувствую солидарность».

Москвич Виктор Осипов, писатель и философ, дал своему произведению мудреное название: «Жизнь и игры парковых существ». Жанр определен им как «метафизическая комедия». Термин пародийный не только из-за отсылки к Данте. Сочинение Осипова насквозь пародийно. Термином «парковые существа» обозначены – метонимически – посетители одного московского жилища, расположенного неподалеку от станции метро «Парк культуры». Описание этого микросоциума – пародия и на философское эссе, и на социологическое исследование, и на физиологический очерк, прокравшийся из натуральной школы в современный журнал. А за пародией, как и полагается, просматривается реальность, вызывающая неподдельный писательский интерес.

Видимо, я еще остаюсь во власти устаревших вкусов, но среди многочисленных материалов «Зеркала» меня особенно тронула проза, в которой сквозь современную манеру изложения прорываются простые и сильные человеческие чувства. Это «Зуля, Зуля, Зуля с красным замочком» Маргариты Меклиной – история мимолетной связи двух современных, духовно «продвинутых» женщин, которые не могут обрести гармонию на просторах огромного, суперинтеллектуального, но холодного мира.

Не могу прилаживать какие-то литературные оценки к автобиографической повести Николая Бокова «Вдали от Эйфелевой башни». Это мучительно откровенный рассказ о немолодом эмигранте и его взрослой дочери, которая навсегда осталась ребенком, прикованным к инвалидному креслу особой конструкции:

«Окна столовой были освещены... Голосов я не слышал. Движения медленны. Некоторые просто ждали, пока их покормят, а иные осторожно действовали ложкою. Мари сидела в кресле не двигаясь в профиль ко мне. Она медленно протянула руку и старалась поймать ручку своей специальной кружки – с крышкой и носиком, из которой можно пить, не обливаясь в случае неловкого жеста, протертый суп».

Читая «Зеркало», осознаешь, как нелепо противопоставление авангарда «традиционному» искусству. Истинное искусство всегда развивается. Авангард – это не создание непонятного, усложненного эстетического языка, а, наоборот, прорыв художника к реальности, которую мешают постичь устаревшие, одеревеневшие штампы.

Я на свете всех милее, всех румяней и белее!

Праймериз в Ликуде состоятся через полтора месяца, но уже известно, что на пост председателя партии претендует только ее лидер, премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу. Осмелюсь предположить, что его не огорчает такая ситуация. Тем не менее в Израиле мы привыкли задавать вопрос: хорошо ли это для евреев?

Теленок-истец против дуба-ответчика

Два года я судился с газетой «Вести», в которой проработал 12 лет. Если насчет отношения хозяев русскоязычных СМИ к своим работникам у меня не было иллюзий, то первое личное знакомство с израильским судом существенно расширило мой журналистский кругозор...

Кто рвется в постель к убийце?

Протесты против исключении из школьной программы романа о любви еврейки и араба быстро сменились призывами к созданию системы светских школ, в которых учили бы демократии. Но почему-то под демократией и плюрализмом израильские «либералы» понимают исключительно защиту прав террористов!

Год Сары

Последний день 2015 года Сара Нетаниягу провела на длительном допросе в полиции. Похоже, в период «интифады ножей», при разгуле преступности высокопоставленные Пинкертоны, обессиленные сексуальными домогательствами, нашли единственный способ продемонстрировать профессионализм и доблесть: доказать, что супруга премьер-министра виновна в нарушениях закона.