Готовность раздражаться при неготовности думать

В Тель-Авивском музее завершилась выставка Луиз Буржуа, одной из крупнейших фигур в искусстве последнего столетия.  Под занавес я присоединился к лекции-экскурсии Натали Нешер Аман, хотя уже был на этой выставке.

Перед первым посещением выставки я прочитал доступные материалы о Луиз Буржуа, потом долго рассматривал экспозицию, пытаясь создать свою версию увиденного. В дальнейшем с ужасом... читал в «русском» ФБ лихие высказывания некоторых авторитетных блоггеров о Луиз Буржуа и вообще о современном искусстве: мол, оно держится на эпатаже и рекламе, которые приносят всяким мистификаторам большой навар, мол, каждая бездарь, не умеющая красиво рисовать или лепить, из любой дряни создает отталкивающие, антиэстетичные сооружения и считается продвинутым художником.
 
С прискорбием должен отметить, что подобная легкость оплевывания «дегенеративного искусства» существовала только в двух странах, где бесноватые фюреры и малограмотные партийные секретари учили художников создавать творения, понятные «простому человеку». Казалось бы, эти режимы исчезли, но «простой человек» до сих пор убежден, что всякие мазилы и бумагомаратели обязаны делать ему красиво и понятно – а иначе он скажет всё, что о них думает, да еще потребует привлечения к ответственности.
 
Конечно, встает неприятный вопрос: понятно должно быть для кого: для сантехника с семью классами, для выпускника политеха, который и свою специальность освоил на троечку, а живопись знает в основном по конфетным оберткам?
 
Наверняка больше всего раздражается человек интеллигентный, который бывал в Третьяковке, Эрмитаже, а иногда даже в Лувре. Он не может смириться с тем, что в искусстве ХХ века появились совершенно новые формы и понимание многих художников требует подготовки, чтения хотя бы популярной литературы по теме. Но ведь нельзя раздражаться из-за того, что современная физика недоступна человеку, добросовестно осилившему учебник Перышкина.
 
Кстати, выпускнику советской школы невдомек, что и «понятная» классическая живопись говорит своим особым языком, который ему совсем незнаком. Кроме специфических выразительных средств там есть символика, метафорика, культурный код – если ты этого не понимаешь, то видишь на полотне только дядю или тетю, цветочки или собачек, а не картину мира, передаваемую художником.   
 
Надо сказать, что именно психологией советского человека, жившего во «вражеском окружении», проникнуто и представление филистера о том, что существует коварный сговор каких-то кураторов, искусствоведов и прочих «умников», которые издеваются над ним, честным тружеником, и втюхивают ему всякое барахло под видом современного художественного творчества.

Разумеется, никто не обязан читать неинтересные ему книги об искусстве. Но тут есть маленький нюанс: не читай, не интересуйся, не понимай – но только не надо спешить покрасоваться в социальных сетях, изощряясь в «остроумии», издеваясь над «шарлатанством» и демонстрируя при этом исключительно собственное невежество.
 
Приятно наблюдать представителей нашей алии, не только преодолевших огромные трудности интеграции в новую жизнь, но и готовых к постоянной духовной работе для постижения той культуры, которой их пыталась лишить страна победившего соцреализма. У Натали Нешер Аман, историка искусства, арт-критика,  есть постоянный контингент участников экскурсий. Это люди разного возраста, не получившие искусствоведческой подготовки, но не утратившие главного свойства интеллигента -  любознательности, желания познавать новое.
 
Натали на прекрасном русском языке, очень живом и образном, рассказывала, почему Луиз Буржуа не хотела копировать «красивое» искусство, почему на протяжении своей долгой жизни (1911-2010!) искала новые темы и новые формы. Луиз Буржуа получила великолепное образование, общалась с крупнейшими художниками, прекрасно умела работать с традиционными материалами, но, будучи человеком ХХ века с его переживаниями, комплексами, драмами, стремилась к той степени откровенного самовыражения, которой нельзя было достичь прежними художественными средствами.

Выставка в Тель-Авивском музее называется «Двое». Автора представленных в экспозиции работ с детства и до последних дней мучила главная проблема нашего времени: распад человеческих связей, отсутствие понимания даже между двумя самыми близкими людьми. Эту драму Луиз Буржуа запечатлела и в рисунках, и в мраморе, и в металле, и в композициях из латекса и тканей. Как всякий большой художник, она создает собственный образный язык, не совпадающий с привычными стереотипами. Почему она называет своих гигантских паучих «мамочками»? Почему не рисует солнечные пейзажики, а заставляет нас заглядывать в мрачные «Клетки бытия»? Что означает огромный металлический цилиндр с передвигающимся в нем поршнем и огненными вспышками – символ механизации человеческих страстей, апокалиптическое пророчество?..  

Нешер Аман в ходе осмотра экспозиции тонко демонстрировала, что Луиз Буржуа не занималась поиском эпатажных приемов, что хотя ее творчество кажется разрушением наших привычных эстетических представлений, в нем узнаются многие темы и мотивы далеких и близких предшественников: это и античная мифология, и Гойя, и Курбе, и сюрреалисты, и Дюшан.
 
Конечно, откровенность Луиз Буржуа, современного художника, во многом заходит на территорию психоанализа. В связи с этим Натали Нешер Аман не раз вспоминала Фрейда. У меня лично мелькнула мысль о том, что мировидение Луиз Буржуа кое в чем перекликается и с прозрениями Мартина Бубера в его гениальной книге «Я и Ты». Даже если она ее и не читала - и художник, и философ мыслили и творили в ту же эпоху, а потому какие-то параллели не случайны.
 
В любом случае жаль, что выставка Луиз Буржуа покидает Израиль и больше не будет возможности постоять у работ удивительного художника, поразмыслить над предлагаемыми загадками. Жаль, что я не смог принять участие в экскурсии Натали Нешер Аман по также завершившейся выставке Ай-Вэйвэя в Музее Израиля. Я видел ее, кое в чем разобрался, но полезно было бы услышать объяснения профессионала. Жаль, что столь интересные вещи вызывают раздражение у совсем неплохих людей, которые страшатся нового и предпочитают жить в культурных координатах XIX века...