Вышли в свет 59-й и 60-й номера израильского литературно-художественного журнала "Зеркало".
Журнал на русском языке, на каком бы континенте он ни издавался, всегда соотносится с литературной метрополией. А то, что оба номера "Зеркала" попали к читателю в 2022 году, заставляет искать в них не только приметы новой русской литературы, но и реакции на события, потрясшие весь мир.
Не противоречит ли этим надеждам концепция журнала "Зеркало"? Его создатели - и прежде всего главный редактор Ирина Врубель Голубкина - всегда декларировали свою приверженность Второму русскому авангарду. Авангард же предполагает обгон своего времени, а не пассивное его "отражение". Он отличается от реализма не тематикой, а художественным языком! Можно изображать средневековье и пользоваться при этом эстетическими кодами XXI века!
ЧТО и КАК изображает "Зеркало"?
Многочисленные поэты, представленные в журнале, по своему инструментарию суперсовременны на фоне недавних предшественников. Вот отрывок из поэмы Дмитрия Пименова "Попытка слаженности сложности (новости из лабиринта)". Название здорово придумано! Текст ему вполне соответствует:
Вступление
Слог мой
Корявый
Корябает
Море
В окна океану
В рифму
Уму
На!
Пустая
Пространств
Огромных стая
Зашиты плюсы и минусы
В шары
Носы и занозы
Видны и больны...
Сложность тут, конечно, налицо. Слаженность передается разве что звукописью, которая напоминает о футуристах начала ХХ века. Но тщетно мы будем искать тут хотя бы тень натурфилософии, наполнявшей стихи Хлебникова, а позже - обериутов. Поэтому непонятно, во имя чего автор отказывается от былой способности поэзии набрасывать контуры действительности и создавать настроение. Об этом явно задумывается Екатерина Симонова. Ее стихотворение вызывающе называется "Нежность", хотя с первых строк она ударяется в "прикольность":
В воскресенье сходили
С подругами на биеннале.
После биеннале
Ели хинкали.
Рифмы и незатейливый юморок кажутся самоигральными, но вопрошающая концовка озадачивает:
Мы просто смотрели,
Мы просто поели.
Когда же ушли,
Нас совсем не заметив,
И нежность,
И ямка
На левой щеке
От легкой улыбки,
И цветик в руке?
Поэтесса, немного стесняясь, намекает на желательность соединения поэтической игры с лирикой - пусть самой банальной. Но этот синтез, удававшийся московским концептуалистам, пока в современной поэзии не восстанавливается...
Валерий Леденёв в поисках утраченного порой переходит... на прозу:
И вот в одном таком самодельном томе в химически-оранжевом переплете,
найденном на дачном чердаке,
он обнаружил повесть автора, чье имя стерлось из памяти...
Четко определяет причину исчезновения привычной поэзии Данила Давыдов:
Прямое высказывание
Сколь многим хочется услышать
некий живой и настоящий голос,
полный личных переживаний,
искренних чувств,
подлинных мыслей
но что делать, если
прошлое и настоящее раздроблено так, что не соберешь...
Да, ответ на вопросы стихотворцев прост, грустен и был известен... еще Шекспиру: "Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить?"
Но поэт - не Аленушка у пруда, взывающая к жалости. Если он считает себя вправе предлагать свое творчество читателям, то должен собирать воедино раздробленный мир! Об этом напоминают опубликованные в "Зеркале" стихи Михаила Гробмана, написанные 60 лет назад, когда московский андеграунд знал, для чего отказывается от традиционных форм. Пример сохраненной литературной сверхзадачи - подборка "Молодая израильская поэзия" (тут надо отметить блестящие переводы Евгения Никитина). Эти ребята пишут смело, оригинально, но не забывают, где живут, - благо, в их стране можно не бояться писать об этой жизни что угодно!
В бурлящих поэтических потоках журнала "Зеркало" всегда останавливают на себе взгляд стихи украинских поэтов. Они достаточно "современны" по форме, но их авторы знают, о чем писать и чем вызвать эмоции у читателей.
В 60-м номере "Зеркала" самое сильное произведение украинского автора - "Село Гоморровка и его обитатели"Антона Заньковского. Правда, это проза, причем писатель сам подчеркивает в предисловии, что не прячет свою позицию за изощренной манерой повествования:
"Эта фантастическая повесть, в которой пространство и время подверглись метаморфозам, была написана в 2018 году – в других исторических обстоятельствах. Читатель сможет вспомнить это хорошее время, когда шутки были возможны. В контексте последних трагических событий слово «Украина» стало звучать совершенно иначе, ирония теперь неуместна. Автор чувствует обязанность сообщить, что не придерживается нейтралитета в конфликте, но стоит на стороне пострадавших – Украины и украинского народа".
Вряд ли надо объяснять, почему в прозе "Зеркала" не только "ирония неуместна", но и российские персонажи обычно действуют за пределами своей страны. Так, герой рассказа Георгия Кизельватера "Салфетка" - искусствовед, возвращающийся из поездки с коллегами по Италии и отставший от их автобуса в Будапеште, из-за чего сам добирается до ЧОПа. Переполняющие его впечатления ничем духовно не обогатили "интеллектуала", не сделали его более восприимчивым к европейской жизни и европейцам: "Только вечером, выпив с компанией купленной в ЧОПе водки и выкурив несколько сигарет, он почувствовал, что жизнь вновь возвращается в привычное русло"...
Конечно, русские писатели пытаются и опосредованно высказываться о России. В блестящей по мастерству повести Алика Фукса "Bernhard N" рассказывается о российских родителях, которые привозят в Германию своего маленького ребенка, чтобы... бросить его там! Мальчик выживает благодаря тому, что попадает в местную турецкую среду. Она выписана с великолепными этнографическими подробностями, в ней много дикости, грязи. Но в нормальной стране мальчик вырастает нормальным человеком - это ему отнюдь не гарантировалось бы в российском сиротском приюте!
Постоянным автором "Зеркала" стала Ольга Медведкова, живущая во Франции, пишущая по- французски, но пока не избавившаяся от русского вИдения и чувствования. Ее повесть "Алиса в лазури" может показаться однообразно-эротической, но это тонкая психологическая проза. Здесь противостоят друг другу люди, который состоят в максимальной близости! Это богатая француженка, ищущая в путешествиях сексуальных приключений, и юный альфонс русского происхождения, не от хорошей жизни прибегающий к покровительству таких особ. Хотя молодой человек достаточно циничен, он сохраняет русскую непосредственность, и его естественные человеческие реакции разительно отличаются от отдающего автоматизмом поведения усталой дамы, чье поведение укладывается в схемы учений Павлова или Фрейда..
Как и в обзоре поэзии "Зеркала", я должен отдать предпочтение не русским прозаикам, а израильтянину Хаиму Асе. В его повести "Письма вождю" есть и современная запредельная откровенность лирического героя (героини), и, сложность стиля, и эротика. Но всё это скреплено настоящими ценностями! История любви трагична потому, что связана с израильской войной, которая не придумана и никому не навязана, а оценивается, может, не совсем привычно, но вполне в израильском духе...
Возвращаясь в вопросу о современном российском искусстве в русскоязычном "толстом" журнале, следует признать, что его авангардистская платформа включает это искусство в нужный историко-эстетический контекст, нередко обнаруживающий вторичность сегодняшних художественных экспериментов.
Статья "Группа Левиафан - вчера и сегодня" отличается характерной для Михаила Гробмана предельной сжатостью при удивительной концентрации мысли. Один из лидеров московских авангардистов рассказывает о создании им в 1970-е годы, после приезда в Израиль, группы Левиафан. Он признает, что группа просуществовала недолго, но подчеркивает, что в период слепого подражания израильских художников американским образцам Левиафан стал не реализованной моделью актуального израильского искусства. Сегодня можно добавить, что это пример и для нынешних российских писателей и художников: надо ставить в своем творчестве важнейшие экзистенциальные проблемы своей страны и искать для такой тематики адекватные эстетические решения.
Уже в новой России Гробман мог проверить свои авангардистские концепции. Глава его дневника "Москва, 2002" рассказывает о посещении им постсоветской Москвы и радует нелицеприятными оценками многих известных фигур современной российской культуры.
Название эссе Леонида Гиршовича, одного из ведущих современных русских писателей: "Спесь как духовная скрепа" - говорит о сатирическом отрицании самой уродливой стороны сегодняшней российской жизни. О подлинных духовных скрепах напоминает публикация Евгения Деменюка "Два письма Генри Миллера к Давиду Бурлюку". Скандальный американский писатель, ломавший привычные литературные нормы, писал одному из лидеров российского футуризма, когда тот уже несколько десятилетий жил в США. Тем не менее энергетика русского авангарда еще восхищала и творчески подпитывала американского писателя!
Пожалуй, самая основательная и поучительная характеристика исключительно важного перекрестка русской культуры содержится в статье профессора Димитрия Сегала "Творчество Вагинова в культурном контексте", разместившейся в двух номерах журнала.
Поэзия и проза Вагинова до сих пор мало исследованы. Они появились, когда вместе с российским государством рушилась русская культура. Без сомнения, тут можно провести аналогию с современной Россией. Сегал не вдается во все тонкости поэтики Вагинова, а демонстрирует его стратегию создания нового искусства из элементов прежних культур в не очень благоприятствовавшей этому реальности!
Автор этих строк постоянно ссылается на "сложности" современной российской ситуации, которые затрудняют ее объективное отражение писателями. Но во времена Вагинова было никак не легче. Этот "не от мира сего" поэт был бесстрашен! Сегал пишет:
"Позиция человека, находящегося в самом круговороте событий, которые на него обрушились без того, чтобы он мог ими управлять, которые угрожают ему, заставляют его страдать, – вот типичный образ существования героя вагиновской поэзии. Этот страдательный аспект авторского субъекта – присутствует во всех его стихах. Этим авторская позиция Вагинова в корне отличается от позиции подавляющего большинства поэтов и писателей, которые творили в Советской России. Вагинов совершенно этого не стесняется и не боится об этом сказать. Этим его точка зрения отличается от точки зрения (может быть, подспудной) всех остальных советских и подсоветских поэтов. Если взять наугад стихи любого из тех, кто творил в Советской России – и неважно, выражали ли они точку зрения победителей или побежденных, а последних было, в сущности, совсем мало – то мы увидим, что одно в них является общим: ангажированность в лирической ситуации, ощущение того, что именно авторский голос выражает правду, вне зависимости от того, о чем «повествует стих». Иначе говоря, если снять все уровни семантического значения в стихе, то в конце останется что-то, что можно назвать общим термином «лирическая взволнованность» (или, употребляя более общий термин, можно это назвать «авторским вектором»). Так вот, Вагинов – первый в русской поэзии, кто сознательно облек этот «авторский вектор» в специальные языковые формы, кто выделил лирический субъект в качестве отдельного стихового персонажа и поставил рядом с ним других стиховых персонажей, иногда наполненных даже большей лирической взволнованностью, чем сам лирический субъект".
В рамках одной рецензии я упомянул далеко не всё, что вошло в два номера "Зеркала". Тот, кто интересуется современной российской литературой, сможет сам прочитать интереснейшие стихи, прозу, статьи на сайте: zerkalo-litart.com - и поразмышлять о них.
Комментариев нет :
Отправить комментарий