Последняя операция Аркадия Горенштейна

Автобиографические воспоминания Аркадия Горенштейна «Глядя в прошлое» нельзя назвать новинкой художественной литературы. Но эта книга профессора, одного из лучших детских хирургов Израиля, захватывает сильнее, чем высосанный из пальца бестселлер. Она рассказывает о непридуманных драмах: о столкновении еврейского таланта с антисемитским советским режимом, об израильской медицине и своем самоутверждении в ней, об уникальных операциях, а также о главных для себя ценностях - любви, семье, красоте мира. Героической драмой стало написание замечательной книги в считанные месяцы, отпущенные автору несправедливой судьбой...

Больше всего Аркадий Горенштейн ненавидел банальность. Поэтому в его книге нет пустопорожнего философствования. Он выбрал такую профессию и такое ее ответвление, где сталкивался только с конкретными ситуациями, требовавшими конкретных решений. В молодости он нашел конкретного человека, с которым можно было дружно и интересно прожить оставшуюся жизнь. Он не пытался подогнать своих детей под «общие требования», и, когда они выросли, гордился и ими, и внуками. Небанальное притягивается небанальным: круг друзей Аркадия Горенштейна состоял из людей самых разных занятий, но каждый был личностью.

Аркадий отличался огромной эрудицией, прекрасно знал русскую литературу и отличался безупречным вкусом. Возможно, поэтому любую чувствительность отвергал как банальность. Но вся его книга – о самом банальном: о любви! Он любил замечательную бабушку, вырастившую его в нищие послевоенные годы. Он любил любовью с примесью горечи столь же необыкновенную мать, которая в силу сложных обстоятельств не могла уделять ему должного внимания. Он нежно любил собственную семью. И, конечно, он любил старомодной, романтической любовью свою профессию. В достаточно объемистой книге он ни разу не объясняет, почему стал детским хирургом, причем специализирующимся по самым трудным случаям, - зачем впадать в сентиментальность!..

У доктора Горенштейна никогда не было времени для себя. Он, проживший яркую жизнь, великолепно владевший словом, обладавший тонким юмором, наверняка постоянно отгонял мысль о писательстве. Время появилось у него, когда великолепный диагност запоздал в постановке диагноза себе и остался один на один со страшной болезнью. Аркадий все знал и действовал с теми же хладнокровием и точным расчетом, которые проявлял на своих уникальных операциях. Он решил написать автобиографическую книгу и понимал, что срок отпущен минимальный. Поэтому четко рассек свою жизнь на четыре части: «Моя первая жизнь. Херсон. 1941-1958»; «Моя вторая жизнь. Ленинград. 1958-1978»; «Моя третья жизнь. Израиль. 1978 – по настоящее время»; «После третьей жизни»... С невероятным мужеством и самообладанием он написал все, что считал нужным оставить после себя.

Несмотря на жестко составленный план и безжалостно подгонявший цейтнот, книга «Глядя в прошлое» - не бесстрастный отчет о прожитом, а волнующие воспоминания о самом дорогом и важном для автора. Он в последний раз перебирает лучшие мгновения жизни: это мужская дружба и любовь к женщине, это наслаждение чтением и гордость за трудные победы в профессии, это воссоединение со своим народом и встречи с незнакомыми странами, новыми культурами.

Аркадий Горенштейн – истинный интеллигент и потому никогда не опускался до брани в адрес страны исхода. Он с теплотой описывает город детства Херсон и прекрасный Ленинград, где он приобщился к мировой культуре, обрел дело всей своей жизни и встретил будущую жену. Но у него не было рабской психологии тех соплеменников, которые ностальгируют по большевистской казарме, пропитанной антисемитским духом. Он вспоминает, как семилетним мальчиком после удаления аденоидов попал в больничное отделение для взрослых:

«А в палате идет мужской треп, и все - о минувшей войне. Прошло всего два с половиной года после ее окончания. Рассказы разные: наступаем-отступаем, колем, рубим и т. д., но все рассказы заканчиваются одинаково: «А в углу окопа (землянки, траншеи...) забился, скорчился трясущийся от страха ЖИД». А я – ребенок, которому говорили, что я должен гордиться моим погибшим отцом – офицером-танкистом, героем Сталинграда, - живу в семье, в которой два маминых брата погибли на войне, а два других – боевые офицеры... И тут я вскакиваю, плача и крича, что «вы все врете» и еще что-то. У меня начинается кровотечение, прибегает медсестра, начинает впрыскивать мне в горло какой-то порошок, дальше ничего не помню. Так я получил первую прививку против заблуждения, что я равный среди равных в этой стране».

Профессор Горенштейн никогда не забывал своих наставников, сделавших его врачом. Но не забыл он и другое:

«... Меня, стремительно восходящую звезду на профессиональном небосклоне – хорошо оперирую, есть экспериментальные работы, оригинальные статьи в ведущих журналах, кандидатская диссертация, - пригласил к себе в кабинет заведующий кафедрой детской хирургии профессор Гирей Алиевич Баиров. Он положил передо мной оригинал пересланного ему из райкома партии анонимного доноса: дескать половина состава его кафедры – евреи, а те, кто числятся неевреями, - скрытые евреи (что было близко к истине). После того, как я ознакомился с документом, Гирей Алиевич сообщил извиняющимся голосом, что, к сожалению, дорога в академический состав кафедры для меня закрыта. Но я воспринял это совершенно спокойно и естественно. Я помнил, где я живу, и у меня был уже к этому иммунитет».

Медицинская сюжетная линия в «третьей жизни» неизбежно задевает нерв алии 1990-х - вопрос о «дискриминации» прибывших в страну специалистов. Аркадий Горенштейн с уважением пишет о встречавшихся ему прекрасных советских врачах, многого достигших и в Израиле. Но, будучи выдающимся профессионалом, объективно оценивает советскую медицину и соответственно указывает на причины недостаточной подготовленности некоторых врачей-репатриантов. Когда в начале 1990-х Горенштейн дал интервью одному русскому изданию, надеясь своими советами помочь коллегам в абсорбции, его обвинили в «пособничестве» враждебной алие власти! Со своей неизменной иронией автор признается, что особенно гордится титулом «Поп Гапон русской алии».

Массовые протесты репатриантов, подстрекаемых (до сих пор!) «русскими» политиками-популистами, объяснялись, во-первых, привычкой ощущать себя массой, а, во-вторых, стремлением получить заветный «ришайон» без проверки, без серьезного изучения иврита, под общий ор: «русские» врачи (инженеры, учителя и пр.) – специалисты высшего класса! Горенштейн имел моральное право призывать этих людей к самокритичному подходу, поскольку именно так подходил к самому себе! Вопреки представлениям последней алии о «зажравшихся ватиках», он прошел и через унизительные столкновения с израильскими бюрократами, и через безденежье, но всегда думал о главном. Прирожденный хирург, еще студентом делавший операции, не имевшие аналогов, вспоминает о своей абсорбции в «Хадассе»:

«Подлинным шоком для меня оказались врачи. Я уже привык в ленинградской клинике, что я – особа выдающихся способностей, а тут все вокруг в худшем случае - как я, а многие – гораздо способнее. И действительно – все, с кем я начинал работать тогда, от стажеров до резидентов, - сегодня профессора, заведующие клиниками, многие – с мировой известностью. Не меньшим шоком оказались их знания медицины, не хирургии, а именно медицины. Они диагностировали и лечили хирургических больных, как заправские терапевты, они читали ЭКГ, не обращаясь к терапевтам. Одним словом, они были хирургами и врачами – явление, мне ранее неизвестное».

Не такой уж молоденький репатриант принял стратегическое решение:

«Попав на общие обходы, я сильно загрустил от своей необразованности. Грусть грустью, но надо выживать. И я открыл великую кампанию ликбеза, просиживая часами в библиотеке госпиталя над руководствами по патофизиологии, биохимии, микробиологии, педиатрии, давно забытыми после окончания института».

Горенштейн не держался за престижную «Хадассу» - он ушел в тогда невысоко котировавшийся госпиталь «Вольфсон». Там приобрел заслуженный авторитет и инициировал отпочкование от педиатрического отделения специального отделения детской хирургии, которое возглавлял много лет. В нем было спасено много детей с тяжелыми врожденными патологиями, а молодые врачи обучались впервые примененным в Израиле методикам лечения. Горенштейн участвовал в международной программе «Спасите сердце ребенка», посетил много стран, в том числе Россию, где проводил тренинг с детскими кардиохирургами. При этом успевал описывать свои новаторские операции в ведущих научных журналах, и Тель-Авивский университет присвоил ему звание профессора.

Книга «Глядя в прошлое» - это знакомство с жизнью удивительного человека, скромность которого не могла скрыть его блестящие достоинства и богатство духовного мира. Недавно она была издана в переводе на иврит. Я уверен, что читателя из любой страны эта сдержанно-благородная исповедь не оставила бы равнодушным.