Израильский художник без вдохновляющей темы

В предновогодней спешке, заглянув в «Едиот ахронот», пробежал наискосок хвалебный отзыв о премьере в Камерном театре. Подумалось: что-то интересное – обязательно надо посмотреть. Но вдруг сообразил, что речь идет о чем-то знакомом. Внимательно перечитал рецензию – так я же видел эту же премьеру накануне вечером! Правда, впечатление мое было удручающим, из-за чего и решил, что авторитетный критик пишет о каком-то другом спектакле!

Речь идет о спектакле «Задняя комната», который поставила Эдна Мазья по своей пьесе. Как указывает рецензент, смысл этого «суггестивного» названия, выявляется только во второй части спектакля. Критик восхищается тем, как «режиссер передает течение времени с помощью... подразделения грима и париков Камерного театра». Глубокий замысел видится ему в работе художника Орны Сморгонски, разделившей сцену пополам: на одной стороне зритель видит салон богатой квартиры, а другая сторона пуста – это якобы намекает на... предстоящую драматическую развязку. Автор снабжает свою заметку пятью звездочками, что означает самую высшую оценку. Дабы читатель не сомневался, он заверяет: «Семейная история, рассказанная Эдной Мазьей, - один из самых человечных и трогательных спектаклей, которые я видел на наших сценах в последнее время».

Насчет человечности еще выскажусь, но почти до конца спектакля я ничем не был тронут. Откровенно говоря, было просто скучно. Постановка Эдны Мазьи выглядит примерно так.

По сцене бродят немолодые супруги Мота (Мони Мошонов) и Мирьям (Сандра Садэ), которые поздно обзавелись сыном Эли («Едидья Виталь). В их квартире еще проживают нежно любимый хозяйкой ее младший брат – архитектор Сэм (Дуду Нив), и ее племянница Дафи (Гила Фельдман). Фабула практически отсутствует. Непонятно, почему явно не бедный Сэм стесняет сестру и ее мужа, почему с ними поселилась еще и Дафи. Ведутся разговоры ни о чем – в основном о южноафриканском происхождении Мирьям и Сэма, которые для «оживляжа» временами переходят на английский. Как впоследствии выяснится, страна исхода тут совершенно не важна – драматург с не меньшим успехом могла бы придумать персонажам бразильское или цейлонское прошлое. Точно так же споры родителей: отдавать Эли в религиозную школу или нет – нужны только для заполнения сценического времени, но никакой смысловой нагрузки не несут. Дафи на протяжении спектакля прилагает огромные усилия, чтобы оправдать свое присутствие в нем. О ее занятиях, характере мы узнаем только то, что ее просят вечером присмотреть за маленьким кузеном, а она сбегает развлекаться с ухажером. Эли вообще никакой. Его характер раскрывается под конец: он вдруг уходит из семьи и становится стендапистом, причем, придумывает для своих представлений какие-то скандальные сюжеты из жизни своего семейства. Вот тут и следует развязка. Оказывается, когда Эли был маленьким, дядя Сэм спал с ним в одной кровати в задней комнате и растлевал ребенка. Мирьям и Мота начинают в ужасе метаться по сцене, Сэм тоже мечется, потому что удивлен запоздалым разоблачением. Младшее поколение сурово взирает на старшее.

Зал разражается аплодисментами, критики – хвалебными рецензиями. На премьерах присутствуют в основном свои люди из театральной среды. Для них Эдна Мазья – фигура знаковая. Рукоплещут ей прежде всего за важную роль во всех акциях и воззваниях творческой интеллигенции, протестующей против реакционной правой власти и преступлений израильской военщины. В качестве драматурга и режиссера она проявляет себя достаточно тускло, особенно когда отсутствует вдохновляющая ее тема. Вот и в «Задней комнате» нет ни грамотно выстроенного драматургического конфликта, ни психологии. Даже льстивый критик считает важнейшим достоинством спектакля умелое использование грима и париков. Мони Мошонов, Дуду Нив, Сандра Садэ – великолепные актеры, талантливы Едидья Виталь и Гила Фельдман, но всем им просто нечего играть. Без лишней скромности отмечу, что в моем изложении спектакль интересней, чем на сцене.

Да, в Израиле, как и в любой стране, встречаются извращенцы, совершающие сексуальные преступления. Нам не надо завозить их из Южной Африки. Но это материал для психиатра, для следователей и судей. Выжать из стандартной патологии нечто шекспировское невозможно. Тем не менее эта клиническая тема любима израильскими драматургами и режиссерами. Такова специфика нашего искусства...

Недавно разразился скандал из-за студентки «Бецалеля», которая изобразила премьер-министра страны с петлей, поднесенной к шее. Попытки общественности (и полиции!) квалифицировать это как подстрекательство были с возмущением отвергнуты профессорами художественной школы. Они заявили, что прививают свои ученикам представления о свободе творчества. Тут же в знак солидарности откликнулись коллеги из колледжа «Шенкар». Там один студент, разгневанный покушением власти на самовыражение художника, нарисовал Нетаниягу обнаженным и с петлей, наброшенной на неприличное место.

Характерно, что свобода самовыражения понимается израильскими творцами исключительно как свобода гадить на правых. Эти «творческие методы» передаются в нашем скособоченном влево искусстве как эстафета поколений.

Вообще-то в Израиле никто ничего не запрещает – даже откровенных гадостей и клеветы на сцене, на экране, на холсте. Но вот пользоваться свободой для создания чего-то кроме политических карикатур и пасквилей наши художники давно отвыкли. Да и зачем им напрягаться и корчить из себе Ибсенов и Ван Гогов? Израильское искусство – это замкнутая, сплоченная компания. Тут своих никто не обидит. Что бы ни написала Эдна Мазья, поставить ее пьесу сочтет за честь любой театр.

Жаль, что Камерный - наверное, лучший на сегодняшний день израильский театр – тоже порой приносит художественную принципиальность в жертву «коллегиальности». В нем как раз умеют формировать репертуар, и на фоне ярких спектаклей по прекрасным пьесам поражает топорное сочинение про педофила. Сейчас в Камерном меняется руководство. Может быть, новым метлам удастся вымести изжившие себя «традиции»?..