Большой стеб как большой социальный заказ

Выставка Зои Черкасской в Музее Израиля уже несколько месяцев вызывает ажиотаж. Карикатурное изображение и нашей алии, и обретенной ею исторической родины не оставляет равнодушными ни русскоязычных посетителей, ни старожилов Израиля. Но, когда доходишь до последней стены экспозиции и убеждаешься в однообразии тематики и стилистики, эпатаж уже не действует и задаешься вопросом: а почему после почти 30 лет в стране художнику потребовалось так старательно «прикалываться» по поводу братьев по алие?

Музей Израиля устроил выставку Зои Черкасской с размахом. 25 больших полотен и чуть не сотня рисунков! Неподготовленного посетителя эти эпатажные работы ошарашивают дерзкими сюжетами, яркостью красок  и отсутствием любых «комплексов».
 

Зоя Черкасская и куратор Амитай Мендельсон назвали выставку «Правда. PRAVDA. פרבדה». Отсылка к главной советской газете сразу предупреждает, что мы увидим примитивизированное изображение действительности, а употребление трех языков «намекает» на отсутствие принципиальных различий между страной исхода и исторической родиной и даже - на универсальный, глобальный характер тех уродств, которые будут показаны!
 

Советскую жизнь Зоя Черкасская, родившаяся в 1976 году и репатриировавшаяся в Израиль в 1991-м, помнит хорошо и изображает без ностальгии и идеализации. Это нищета, унизительное отсутствие самых необходимых вещей, оболванивание людей, антиэстетический облик жилищ, улиц, городов, похабные надписи и рисунки на заборах. Конечно, больше всего времени Зоя проводила в школе, которой посвящен большой цикл рисунков. Они запечатлели тоскливые уроки, сиротскую столовую, грязный туалет, драки.  Подростком Черкасская слушала лозунги «перестройки». Этот период предстает на ее полотнах таким же унылым, как и «эпоха застоя»: появляются новые плакаты и портреты на стенах домов, но товаров становится еще меньше, а болтовни больше. Длинная очередь за хлебом, который продается в странном красном домике, напоминает долгое стояние у Мавзолея. В своих квартирах граждане тупо поглощают скудную пищу, с одинаковым равнодушием слушая шаблонную программу «Время» и экстренное сообщение о путче... 

Что, по «концепции» Черкасской, меняется для советских евреев с переездом в Израиль? Как предвещает название выставки, меняется только алфавит! На «программной» картине Черкасской по трапу компании «Эль-Аль» без энтузиазма спускаются на Землю Обетованную нелепо одетые репатрианты, не обращающие внимания на чиновницу с кипой израильских флажков. Картина названа смело: «Новые жертвы» - эта формулировка обрастает злой конкретикой на полотнах Черкасской.
 

Здесь нет картин, написанных с радостью, улыбкой или хотя бы призывающих к раздумьям, – только безапеляционный сарказм, издевка, мрачный гротеск. Перевод раннего Топаллера из вербальной плоскости в визуальную.
 

«Алия 1990-х»: голая ола хадаша стоит на карачках, выставив свои прелести.    

«Ицик»: свою «русскую» работницу-блондинку нагло лапает смуглый фалафельщик (вспоминается «остроумная» шутка покойного Дуду Топаза: «В чем разница между «русской» и фалафелем? Цена одинаковая, но «русскую» можно употребить несколько раз»). 

«Гребаный иврит»: семейство репатриантов мучительно осваивает язык, только дедушка упрямо  читает «Русский израильтянин», который пугает проблемами с пенсиями.

«Химическая атака»: в дни войны в Персидском заливе «русская» семья сидит неглиже в противогазах и беззаботно играет в карты. 
 

«Обморок раввина»: в квартиру «русских», проходящих гиюр, изучающих религиозные предписания, является с проверкой представитель раввината и с ужасом обнаруживает, что из кастрюли на плите торчит свиной пятачок.

«Сало русское едят»: на витрине некошерного магазина кощунственно соседствуют сыры и свиные колбасы (одна из них называется «Молочная»!).

Вообще некошерное питание новых репатриантов, их любовь к свинине и водке – одна из центральных тем выставки:  О духовной жизни новых граждан страны Черкасская всерьез говорить не хочет. Поиздеваться – пожалуйста! В матнасе на стене красуется плакат: «Добро пожаловать на неделю русской культуры в Ашдоде!». На сцене – какая-то пошлая олимовская самодеятельность, в пустом зале сидят две «русских» старушки...

Эта точно выверенная симметрия советского и израильского негатива полностью соответствует «концепции» выставки. Как отмечается в разъяснительном тексте в первом зале экспозиции: «По мнению Зои Черкасской, все мифы оказались иллюзией: и сионистская мечта о национальном очаге, и советские обещания идеального мира».

Подобные «обобщения», параллели, проводимые между Израилем и Советским Союзом, удручающе банальны (любимая тема новых репатриантов в ульпанах в первые месяцы в Израиле) и уж никак не могут быть отнесены к интеллектуальной области. Но в конце концов дело художника – не философствовать, а рисовать.
 

Зоя Черкасская последовательно раскрывает свою «мысль» пластическими средствами. В построении выставки прослеживается назойливая дихотомия.
 

В советской школе мальчика со скрипочкой бьют антисемиты, в Израиле щуплого ашкеназа с тем же инструментом терроризируют более крепкие чернявые сверстники.     

Две работы - «1991 в Украине» и «Пятница в шхуне» - сознательно объединены указанием: «Диптих». На обеих картинах мусор, драки. В украинском городе устаревший плакат «Слава КПСС» сочетается с актуальным призывом «Коммуняг на виселицу!», а ивритоязычные жители израильского микрорайона малюют надпись: «Русские убирайтесь в Россию». Но над Украиной еще мирное небо, а на израильский квартал падает арабская ракета...
 

«Обрезание  дяди Яши» может показаться чисто израильской сатирой:  два раввина укорачивают гипертрофированный до метафоры член нового репатрианта. Но, по признанию Черкасской, она старается, «чтобы мост был и в одну, и в другую сторону». Один из раввинов держит в руках Тору, которая красным цветом и звездой (правда, шестиконечной) на обложке напоминает пособие по марксизму.
 

А вот еще одна с виду израильская зарисовка: пожилой репатриант подбирает гнилые овощи. Но название картины восстанавливает паритет: «Один день Ивана Денисовича в Израиле». Какое отношение имеет герой Солженицына к Израилю? Всего один день - почему? А по кочану! Такие образные сцепления возникли в пылком воображении художника.  Конечно, это не прихотливые ассоциации, а рационально проводимая линия: невозможно отрицать мерзости советского строя, но очень хочется пообидней отозваться и об Израиле...
 

Зоя Черкасская на 42-м году жизни обладает прочной репутацией, признана в Израиле и за его пределами. Иностранные и израильские искусствоведы отстраненно истолкуют сюжеты картин, демонстрируемых на этой выставке, объяснят место этого цикла в творческой эволюции художника. Им всё равно что «анализировать». Но у нас, «русских», в силу большей причастности к теме возникают вопросы.
 

Художник имеет право на критику. Но почему критический взгляд Зои Черкасской не поднимается выше пояса, сфокусировавшись на желудке и гениталиях?
 

Художник в наши дни имеет право на стеб. Но занимается ли крупный художник стебом всю жизнь?

Когда несколько лет назад Зоя Черкасская входила в группу «Новый Барбизон», критики отмечали, что она возвращает реализм израильскому изобразительному искусству. Тем не менее реализм предполагает умение видеть и мыслить. Пьяницы, неучи, проститутки, потребители свинины  – это всё, что рассмотрела и поняла Зоя в миллионной алие? Можно было бы понять создание такого набора карикатур в начале 1990-х как первую сатирическую и самокритичную реакцию «русского» художника на новое явление в израильской жизни. Но явление давно видоизменилось, дифференцировалось – а художник увлеченно эксплуатирует старые штампы.
 

Сама Зоя называет свой стиль «соцреализмом, но не догматическим». Она признается, что в ее отношении к бывшему СССР уживаются и сатира, и ностальгия. На ее теоретизирование лучше не обращать внимания... Проблема нынешней выставки Черкасской – в том, что она рассчитана на эстетически девственного обывателя, потрясенного голыми задницами на вернисаже и готового поверить, что ему предложили нечто смелое и новое. На самом деле русское искусство давно постигало феномен «советской культуры» и оставило позади подобные молодежные эскапады! 
 

Превращение советской действительности в гротеск, обыгрывание ее нелепостей началось уже у художников советского андеграунда полвека назад. Но авангардисты не ограничивались иронизмом (на сегодняшнем языке – стебом), а – как положено в искусстве - стремились философски осмыслить это извращенное бытие и найти ему духовно-эстетическую альтернативу. В знаменитых инсталляциях Ильи Кабакова продуманы до деталей и тщательно подобраны атрибуты советского существования. Ему не пришло бы в голову подменить эту интеллектуальную работу мальчишеским уподоблением коммунизма сионизму или капитализму.
 

Первым из художников обратил серьезный взгляд из Израиля на СССР Михаил Гробман, репатриировавшийся в 1971 году. Он решительно наступил на горло ностальгии по оставленной большевистской казарме. Издевательством над тупостью и пошлостью прежней жизни стала его знаменитая работа: чемоданы, обклеенные внутри убогими советскими открытками. В этом «духовном багаже» по сей день кому-то хочется найти что-то симпатичное...
 

В экспозиции Зои Черкасской много сарказма – но этого недостаточно, чтобы дистанцироваться от предмета изображения. Уже количество этих картин (увеличившееся в последние годы) слишком серьезно для стеба. Художник не обыгрывает советские клише, как делали представители Второго русского авангарда, а сопереживает по всем правилам весьма старомодного социального реализма.   

Чем же все-таки объяснить то, что Зоя Черкасская, обладающая и  талантом, и хорошей школой, и широким техническим арсеналом и, без сомнения, - знакомством с лучшими достижениями современного русского искусства, четверть века упорно рисует «русских» алкашей, шлюх и нищих стариков?
 

К сожалению, ответ один и тривиальный. Художественный истеблишмент хочет видеть «русских» именно такими! Нет, наверняка у интеллигентных руководителей музеев и галерей – как и у влиятельных деятелей в других видах искусства - нет личных этнических предрассудков. Но есть совершенно очевидный левый перекос. Они окончательно разочаровались в «русской» алие уже в середине 1990-х, когда поняли, что новые граждане страны не поддерживают «мирный процесс» и не голосуют за левые партии. Нашей «духовной элите» неинтересны «русские», давно ставшие израильскими профессорами математики и физики, учителями и инженерами, врачами и программистами, философами и журналистами, - потому что это свидетельства высокого интеллекта, а мысли и взгляды таких людей неприятны левым, пугают их. Поэтому до сих пор на израильских сценах и экранах новые репатриантки – это непременно охотницы на целомудренных израильских мужей (даже известный драматург Яир Лапид игриво пошучивал насчет этого), а из израильской литературы тема алии - когда-то очень важная для нее - практически исчезла. Если в былые времена в Израиле задумывались о глубинном значении «русских» истоков для становления новой израильской культуры, то сегодня для израильского общественного мнения Россия – это Путин и мондиаль. Выставка русского портрета в Тель-Авивском музее получает китчевое название «От Путина до Распутина»...  
 

Что характерно, проводя параллели между сионизмом и коммунизмом, Черкасская в Израиле высмеивает только "пейсатых" и с некоторым высокомерием изображает людей восточного вида. Не надо объяснять, какой группе израильян свойственно такое отношение. 

Молодые и одаренные представители «большой алии», уже в Израиле посвятившие себя искусству, быстро смекнули, какой «товар» надо предлагать тем, от кого зависят финансирование их замыслов и успешное продолжение карьеры. Подобно библейскому герою, смеявшемуся над своим отцом, кинорежиссеры угодливо ставят фильмы о «русских» пьяницах, наркоманах, проститутках. Какой-то театральный гений бегает по сцене, воткнув в зад израильский флаг, а «русские» художники живописуют зверства израильской военщины и рисуют карикатуры на руководящих страной «фашистов».
 

Последнее утверждение – не риторическая фигура. Помню, как несколько лет назад, преодолевая отвращение, я пошел на художественную (?!) выставку «Ивет», где обливали помоями ненавистного гуманному израильскому искусству «экстремиста». (Замечу, что никогда не видел вернисажей, посвященных Ицхаку Герцогу или Шели Ехмович). Была там и работа Зои Черкасской. Особо себя не утруждая, она изваяла поросенка и написала на нем: «Ивет». (В таких левых затеях, как на Олимпиадах, главное – не художественные победы, а участие).
 

Зоя Черкасская бравирует тем, что взгляды у нее не просто левые, но коммунистические. В принципе в этом нет ничего страшного. Коммунистами были Пабло Пикассо, Фернан Леже, Давид Сикейрос, Ренато Гуттузо. Но коммунист по крайней мере идет против мейнстрима, а Зоя Черкасская плывет по течению, чтобы обосноваться в комфортной нише. Она - якобы часть униженной и третируемой алии, но на самом деле давно обласкана израильским художественным истеблишментом и стала его частью. «Коммунистические убеждения» и подростковые высказывания о капитализме не мешают ей следовать рыночным законам. Тот, кто после посещения выставки заглянет в магазин при Музее Израиля, увидит там «русские» картинки Зои Черкасской, запечатленные на товарах широкого потребления: школьных тетрадях, ковриках для компьютерной мышки, кружочках, на которые ставят кружки пива. Тема пока пользуется спросом – рано от нее отказываться.
 

Подведу итоги. Талантлива ли Зоя Черкасская? Вне всякого сомнения. Отличаются ли ее работы оригинальностью и смелостью? Приходится констатировать, что она поставляет продукцию, успех и тиражирование которой гарантированы мощными и богатыми структурами. Можно ли восхищаться этими работами? Никому это не запрещается, но я лично восторгов не разделяю – мягко говоря. Будет ли Зоя Черкасская еще 30 лет рисовать несчастных «русских»? Не знаю. Посмотрим.