Новое издание
книги Юлия Марголина «Путешествие в Страну Зэка» стало сенсацией. Непосвященных
это удивит: ведь еще в 1952 году ее опубликовало нью-йоркское Издательство
имени Чехова. Но из первого издания выбросили 12 глав – треть книги! Автора
трусливо сторонились в Европе и в родном Израиле. Понадобилось более полувека,
чтобы «Путешествие в Страну Зэка» вышло в свет без купюр! Чем так пугала эта
книга? Почему она необыкновенно актуальна и сегодня?
Правда, которой
боялись
Юлий (Иегуда) Марголин
родился в 1900 году в Пинске в интеллигентной еврейской семье. Вырос на русской
культуре, но после революции оказался гражданином Польши. Свободно владел
несколькими европейскими языками. В 1920-е годы он учился в Берлинском университете,
стал доктором философии. Вернувшись из Германии, поселился в Лодзи. Издал
несколько книг – на польском, русском, идиш. Увлекшись идеями сионизма,
Марголин поддерживал направление Жаботинского. В 1936 году он женой и сыном
обосновался в Палестине.
В 1939 году
Марголин приехал в Лодзь, чтобы уладить некоторые дела, повидать родителей в
Пинске. В этот момент в Польшу вторглись немецкие танки. Вместе с толпами
еврейских беженцев Марголин направился на восток - в родной Пинск. Но туда
согласно пакту Молотова – Риббентропа уже входила Красная Армия.
В 1940 году
Марголин был арестован «за нахождение на советской территории без советского
паспорта». Его объяснений: у него документы жителя Палестины, куда ему не
разрешают вернуться, – сотрудники НКВД не слушали. Марголина посадили в тюрьму,
а оттуда послали в лагерь. Освободили его только в 1945 году. В 1946-м он как
польский гражданин получил разрешение уехать в Лодзь, затем после семилетнего
отсутствия вернулся в Палестину.
Несмотря на
пережитые потрясения Марголин менее чем за год написал – по-русски - книгу о
своем пребывании в лагере. От нее все в страхе шарахались! Только что
провозглашенным еврейским государством правил МАПАЙ, который лояльно относился
к СССР и не желал ссориться с ним. На Западе Сталина после разгрома Германии
воспринимали в героическом ореоле. Европейская либеральная интеллигенция, тупо
верившая в миф о прогрессивности страны рабочих и крестьян, не нуждалась в
правде Марголина.
Только через пять
лет после написания книги ее издали в Нью-Йорке. Из-за сокращений не только
выпали самые страшные описания ужасов ГУЛАГа, но и было искажено яркое,
образное повествование. Книга Марголина была переведена – по-прежнему в
изуродованном виде – на несколько иностранных языков. Она получила известность,
но недостаточную.
Марголин не
сдавался, ездил на международные форумы, рассказывал правду о сталинских
концлагерях. Во время его выступления в ООН советский дипломат Семен Царапкин,
всегда сидевший с каменным лицом, начал кричать: «Это грязная клевета!»
Марголин написал
еще немало книг и статей. Он умер в 1971 году в Тель-Авиве. Только в 2013 году,
через 66 лет (!) после завершения работы Марголина над «Путешествием в Страну
Зэка», в Израиле издали главную книгу его жизни в первоначальном варианте, который занял два тома! Для
восстановления авторского текста потребовалась огромная работа Голды Елиной,
Любы Юргенсон, Инны Добрускиной. Огромную преданность памяти Юлия Марголина и самоотверженность проявили инициатор этого проекта, редактор-составитель Миша Шаули и Александр Каплуновский. Желающие прибрести двухтомник могут получить информацию на сайте: www.clickbook.co.il. Называть цену я не уполномочен. Поверьте на слово: она неправдоподобно низкая!.. Авторские права позволяют продавать книгу Марголина только в Израиле.
ГУЛАГ глазами
еврея-европейца
Значение «Путешествия
в Страну Зэка» как свидетельства очевидца, рассказавшего о страшных преступлениях,
замалчивалось. Среди разоблачителей сталинизма самую высокую литературную
репутацию приобрели Солженицын и Шаламов. Но эти писатели – при всех их
талантах - сформировались в советских условиях, сами были частью этой системы и
потому не могли увидеть ГУЛАГ глазами человека, который с юности впитал
библейские заповеди и ценности европейского гуманизма.
В книге Марголина
поражает сочетание наблюдательности и человечности писателя с аналитическим
мышлением публициста и философа.
Огромной
исторической ценностью обладает его описание первых месяцев Второй мировой
войны. По сей день бытует миф о том, что Советский Союз спас от физического
уничтожения бежавших из Польши евреев. По подсчетам Марголина, 450 тысяч этих
беженцев оказались в сталинских концлагерях, где выжили немногие...
В последние годы
на московских телеканалах шайка продажных лгунов расписывает, каким благом стала
советская оккупация Прибалтики, огромных территорий Польши и Румынии для
жителей этих «отсталых» стран. Марголин запечатлел хаос, воцарившийся в
благополучных городках Восточной Польши после их захвата Советами. Из-за
внезапности прихода большевиков безграмотные чиновники в новых органах власти
не имели директив сверху и не представляли, как и над кем командовать. Начались
кровавые репрессии. Как положено при диктатуре пролетариата, быстро опустели
магазины и рынки.
На мой взгляд, ни
у одного писателя не было такого правдивого, детализированного и
прокомментированного изображения советских концлагерей, как у Марголина. Для
него это законченное воплощение коммунистической идеи: бесправие миллионов
людей перед властью и ее цепными псами, экономический паралич и всеобщая
нищета. Временами повествование вызывает в памяти жуткие картины Босха и
Брейгеля.
Нет смысла
пересказывать книгу Марголина. Вспоминаются самые поразительные сцены.
Сквозная тема
«Путешествия в Страну Зэка» - голод, мучительный, не исчезающий, преследующий
человека даже во сне.
В 1941 году после
нападения Германии на СССР лагерь, где содержался Марголин, эвакуируют. Вдоль
дорог стоят крестьяне и выменивают у вечно голодных зэков на яйца и молоко,
вкус которых те давно забыли, - хлеб, который сами выращивают!
В лагере Марголин
сближается с деревенским учителем Иваном Александровичем. Они много говорят о
литературе, о школе. Собеседник допытывается у Марголина: что такое – шницель?
Он встречал это слово в книгах, но не представляет себе, как выглядит такое
блюдо. Мягкий, добрый русский интеллигент постоянно ворует у автора, такого же
голодного, как он, части его пайки...
В русский
литературный язык из лагерного лексикона давно вошло зловещее слово
«лесоповал». Употребляя его, мало кто знает, что за ним стоит. Только у Марголина
я нашел энциклопедическое описание этого рода деятельности с перечислением
различных функций зэков в процессе заготовки древесины для державы.
Один из
стереотипов множащихся сегодня киноподелок о сталинских лагерях – тусклый свет
лампочки в бараках и служебных помещениях. Эрудированный Марголин с сарказмом
вспоминает бессмертную формулу Ленина: коммунизм – это советская власть плюс
электрификация всей страны. В лагерях часто пользовались лучинами! (Кстати, из
Интернета я узнал, что и сегодня в глухих деревнях за Уральским хребтом это
единственный вид освещения...).
Марголин чудом
выжил в лагере. Попав туда крепким мужчиной в расцвете лет, он дошел до
последней стадии истощения и не мог передвигаться. Спасли врачи, освободившие
его от работ. Много рассказывая о лагерной медчасти, автор книги анализирует
роль ГУЛАГа как механизма, с помощью которого режим палачей получал бесплатную
рабочую силу и уничтожал собственный народ.
Согласно выводам
Марголина, на лесоповале зэк надрывал сердце за три месяца. Писатель не
располагал таким гигантским документальным материалом, как создатель
«Архипелага ГУЛАГ». Пользуясь только собственными наблюдениями, методом
аналогии и экстраполяции, он прикидывал, что всего в лагерях ежегодно погибали
около миллиона советских рабов. Это вряд ли преувеличенная цифра, которую стоит
помнить, когда в наши дни предводитель российских коммунистов Зюганов
возмущенно говорит, что Сталина оклеветали, придумали фантастические цифры
жертв репрессий, а на самом деле при его правлении уничтожили не более миллиона
человек (а если бы и «всего» миллион – то это не геноцид!).
Марголин много
лет прожил в Польше с ее юдофобскими традициями. Тем не менее одно из главных его
потрясений в советском лагере – столкновение с массовым антисемитизмом - не
«идеологическим», не религиозным, а диким, утробным, который отличал и
уголовников, и бывших партработников, и смирных деревенских парней. Это тоже
надо помнить, когда сегодня даже многие русскоязычные израильтяне по старой
холопской привычке поддакивают хозяину Кремля: мол, правильно сделала Россия,
что напала на Украину, ведь все украинцы – фашисты и антисемиты. Видимо, и Союз
русского народа, и власовскую армию создавали в Киеве...
Кошмары,
описываемые Марголиным, не проникали бы так глубоко в душу читателя, если бы в
книге отсутствовал нравственный фон. В «Путешествии в Страну Зэка» постоянно
срабатывает закон контраста. Тупой жесткости палачей и их жертв противостоит человеческое
существо, из которого скотские условия сталинского концлагеря не смогли
вытравить понятий о добре и зле, тонкости чувств, привычки к постоянной
духовной работе.
Автор, несмотря
на физические страдания, способен восхищаться красотой северной природы. На
лесоповале он, теряя последние силы, жалеет... лошадь, к которой люди относятся
так же беспощадно, как друг к другу.
Взаимоподдержка
самых интеллигентных узников ГУЛАГа, читающих друг другу лекции, неоднократно
описана в мемуарной литературе. Марголин рассказывал собратьям по несчастью
о... теории относительности, в те годы практически неизвестной рядовым советским
людям из-за «идеалистической шелухи». Но гораздо больше поражает то, что он
написал в лагере несколько философских трактатов (естественно, отнятых у него)!
Даже
превратившись в истощенного доходягу, Марголин сознавал, что его уничтожают не
как обладателя чуждых взглядов, не как иностранца, опасного советской власти, а
как человека, не желающего жить по звериным законам. До последних дней в лагере
он сохранял достоинство европейца и требовал соблюдения правовых норм. То, что
делал сталинский режим со своими подданными, Марголин называл «расчеловечением».
Исследованию методики превращения социального существа в биологическое у него посвящена
отдельная глава. Сам он отчаянно сопротивлялся сползанию на эту ступень распада
личности, предшествовавшего физической гибели.
Вряд ли
кто-нибудь из русских классиков-гуманистов показывал сохранение человеческого в
человеке в такой экстремальной ситуации, которая описана в одном из эпизодов
книги Марголина. Когда он был уже совершенно истощенным и обессиленным, его
начал преследовать – не уголовник, не выродок – а почтенный коммерсант из
Люблина, еще не ослабевший и нагло, открыто воровавший у земляка последние
вещи. Но, когда «лагерная гиена» украла у него и съела скудную пайку, Марголин
не выдержал: впервые в жизни он поднял руку на человека и бил, пока его не
оттащили. Согласно лагерной «этике» все, удивленно смеясь, поздравляли его. «Но
мне не было весело, и я был полон стыда, унижения и горя. В этот день я прошел
еще один этап расчеловечения. Я сделал то, что было противно моей сущности.
Среди переживаний, которых я никогда не прощу лагерю и мрачным его создателям –
на всю жизнь останется в памяти моей этот удар в лицо, который на одну короткую
минуту сделал из меня их сообщника, их последователя и ученика».
«Это евреям не
интересно!»
В заключительных
главах Марголин переходит к обобщениям огромной силы, которые стоило бы изучать
в школах всех демократических стран.
«Эта книга – не
мемуары, - пишет он. – Она... относится не к прошлому, а к настоящему... Ничего
не изменилось... Можно сказать об этой книге, что она написана против.
Против угнетения, против страшного зла, против великой несправедливости, Но это
определение недостаточно. Она написана в защиту... В защиту тех, кто
сегодня еще свободен, а завтра может разделить участь похороненных заживо».
В этой статье я
постоянно провожу параллели между событиями, описанными в «Путешествии в Страну
Зека», и сегодняшней реальностью. Но это подход самого Марголина! Он пишет: «Не
оправдывай советских лагерей тем, что Освенцим, Майданек и Треблинка были много
хуже. Помни, что гитлеровских фабрик смерти уже нет... и на их местах стоят
музеи и памятники... а «48-ой квадрат», Круглица и Котлас функционируют
по-прежнему, и люди погибают там сегодня так же, как погибали 5 или 10 лет тому
назад».
Марголин писал
это в конце 1940-х. Сталинских лагерей давно нет. Но кремлевская пропаганда
продолжает неистовствовать по поводу решения Евросоюза приравнять сталинские
преступления к нацистским. Пакт Молотова-Риббентропа в России нельзя
критиковать. 9 мая россияне выносят на улицы плакаты со Сталиным, который два
года был верным союзником Гитлера. Внучок кровавого сталинского сатрапа
Молотова гордо размахивает потретом дедушки и назначен одним из собирателей
«русского мира». Мемориальные памятники кое-где поставлены и на месте
сталинских лагерей. Но подонки, вдохновленные сегодняшней официальной
идеологией, малюют на них: «Сталин жив». Конечно, жив, если за любую критику
власти можно моментально загреметь в современный лагерь, где тебя насмерть
забьют наследники энкеведистов.
В наши дни на
«великой роли» Сталина во Второй мировой войне с пеной у рта настаивают даже
многие русскоязычные израильтяне. Они с энтузиазмом приветствуют продолжение
кремлевскими вождями бандитской политики Сталина, превратившего в ГУЛАГ
половину планеты. А те, кто не поддерживает интервенцию в Грузии, Украине,
Сирии, раздраженно отмахиваются: « Я уехал оттуда в свое еврейское государство.
Мне та страна совершенно не интересна». Именно таких «еврейских патриотов» имел
в виду Марголин, когда – уже спасшись и вернувшись в Палестину - говорил: «Отношение
к проблеме советских лагерей является для меня ныне пробным камнем в оценке
порядочности человека. Не в меньшей мере, чем отношение к антисемитизму».
Глубоко
возмущало писателя и лицемерие «демократического мира»: «Мне... кажется невероятным...
то, что миллионы людей на Западе совмещают демократические убеждения и протест
против социальной несправедливости в любой форме – с поддержкой вопиющего и
омерзительного безобразия , которого в наши дни не видеть уже нельзя».
Марголин был не
просто узником ГУЛАГа, но еврейским узником. В то же время он был европейцем и
осознал страшную цену либерального благодушия, конец которого наступил в 1939
году. Он не мог мириться с местечковой ограниченностью, не исчезнувшей в
Израиле и заставляющей «новых евреев» говорить о самых жестоких тоталитарных
режимах : «Это меня не касается». Всегда касалось и будет касаться! Образы
лагеря, пайки становятся у Марголина универсальными метафорами. Именно после
ГУЛАГа он, последователь Жаботинского, стал еще правей: «Сионизм не в том,
чтобы пахать землю... Не в том, чтобы испытывать те или иные высокие чувства.
Как ни важно это все – надо сказать, что все это или подобное уже было в
еврейской истории, а чего не было – от незапамятных времен – это чтобы люди
умели защищать свою жизнь...
и чтобы как плевелы были выкорчеваны из их сознания пустые слова и нереальные
иллюзии... Мы, евреи, могли бы получить свою пайку, как все люди, спокойно и
тихо, без скандала, хотя и позже других встали в очередь. Нашу пайку схватили
чужие руки... Моя родина, омытая слезами и любовью поколений, - выглядит как
раскрошенная , растоптанная, загаженная в драке лагерная пайка...»
Марголин без тени
смущения назвал себя еврейским экстремистом: «Дело не в каких-то свойствах еврейской
психики, а в той радикальной и непримиримой, сверхэкстремистской позиции,
которую неизменно занимает по отношению к нам нееврейский мир. Кто не хочет
себя обманывать, тот становится в еврейских условиях экстремистом. Экстремизм,
который я имею честь представлять, не заключается в требовании Еврейского
Государства по обе стороны Иордана. Это требование само по себе надо
расценивать как очень скромное и серенькое по сравнению с такими идеалами, как
Мировая Революция, Еврейская Социалистическая Республика и пришествие Мессии.
Не могу также сказать, чтобы каждое еврейское государство мне подходило. Если
это будет государство того типа, который я видел и изучил в Советском Союзе, -
пусть лучше не родится никогда».
Свой путь в ГУЛАГ
и счастливое возвращение на еврейскую землю Марголин также превращает в
глобальную метафору: «Мои дорожные приключения – только частный случай. В
дороге весь еврейский народ... Есть у него родина и место на земном шаре... Есть
паспорт, выставленный 3000 лет тому назад в очень высоком месте, на нем виза г.
Бальфура... Но ехать нельзя и жить по-человечески нельзя, потому что это было
бы слишком просто... Всегда что-нибудь мешает: тогда идеология Гитлера, теперь
вето добряка Бевина. Как тогда 100 миллионов немцев, так теперь 50 миллионов
арабов и редакция американского журнала абсолютно не могут согласиться, чтобы
мы тоже существовали на свете... Это означает, что нам, чью волю не сломили
немецкие и московские людоеды, Бевины и собственные путаники, требуется...
холодная ярость, - такой концентрат презрения и ненависти, при котором уже не
остается места для нервных реакций и душевной растерянности».
Я не хотел
пересказывать книгу Юлия Марголина, но начал просто цитировать ее! Больше не
буду. Каждый еврей, который хочет излечиться от «душевной растерянности»,
обязан сам прочитать «Путешествие в Страну Зека». Тот, кто не прочитает, вроде
бы ничего не потеряет. Но или он, или его жена, или их дети когда-нибудь поедут по делам в
Лодзь...