воскресенье, 20 мая 2018 г.

«... А язык нам господь даровал»

Недавно был день рождения Юры Арустамова, отмеченный только друзьями. Приближается четвертая годовщина его смерти. Трудно представить  его 84-летним. Он никогда не был старым – всегда энергичный, веселый, восхищенно читающий хорошие стихи или азартно сражающийся за шашечной доской. Поэт, мудрец, острослов, известный гроссмейстер. Человек, не умещавшийся в скучной, недоброй советской действительности и жестоко отвергнутый ею...


Вторую книгу стихов Юры Арустамова «Моя родина – русский язык» подготовила к печати его жена Ирина. Заголовком книги послужило название открывающего ее программного стихотворения:

Прозвенят бубенцы с колокольцами –
птица-тройка! И вновь тишина.
Полукровками да инородцами
обустроена эта страна.

Это осень с нежданною просинью,
это вёсен шальной карнавал.
Это в душу и песню всё просится,
а язык нам Господь даровал.

Но надвинулось время погромное,
и с поклажею легкой в руке
я покинул пространство огромное,
где поют на моем языке.

«Погромное время» - это агония большевистской империи. Но и задолго до этого Юрий Арустамов себя в ней не чувствовал уютно. Вроде бы он мало говорил о политике даже в кругу друзей, выглядел человеком благополучным, обеспеченным. Но это была видимость.

Арустамов по-настоящему реализовал себя только в шашках: стал чемпионом СССР, гроссмейстером. Я написал – «только», хотя такие спортивные вершины были доступны единицам, а элита советского спорта получала немало благ, недоступных рядовым гражданам. Но Юрий отличался разнообразными талантами. Сейчас, уже после его ухода, задумываюсь: так ли нужна была ему эта спортивная карьера? Конечно, живя на Кавказе, трудно было не увлечься очень популярными там шахматами или шашками. Но он был эрудированным филологом, его тянуло писать.

Его «беда» состояла в том, что он обладал безупречным вкусом и нравственными понятиями. Сочинять стихи только ради того, чтобы напечататься, он не хотел: слишком противно. Честно же открывать свою душу и мысли было опасно. Юность Арустамова пришлась на сталинскую эпоху. Но и после нее даже лучшие советские поэты прислушивались к «внутреннему цензору». А Юрий был человеком темпераментным, дерзким на язык. Любил все радости жизни – застолья, новых друзей, красивых женщин. Такие гусары не вписывались в систему обезличивания человека и уничтожались ею. Думаю, поэтому Арустамов профессионально занялся шашками. Многие советские интеллектуалы, люди творческие шли этим путем: находили для себя нишу, не слишком престижную, но относительно слабо контролировавшуюся «Большим братом». Был даже такой термин – «интеллектуальное босячество»!
 

Арустамов легко набрасывал юмористические стихи, шуточные посвящения друзьям. Серьезные вещи писал «в стол», откладывая до лучших времен. Но времена пришли не лучшие, а страшные. В родном Баку начались погромы. Арустамов с семьей перебрался в Москву, а затем в Израиль. Казалось бы, он навсегда оставил «родину – русский язык». К своему удивлению, в Израиле Юрий обнаружил не только невиданную ранее свободу, но и огромное русскоязычное литературное сообщество, интереснейшее профессиональное общение, возможность печататься. Он "по инерции" еще участвовал в израильских турнирах, но шашки отошли на второй план.  Надо было спешить дописать ненаписанное, привести в порядок свой поэтический архив.
 

Арустамов стал одним из руководителей литературной студии в Беэр-Шеве. Он издал свой первый поэтический сборник «Вкус полыни». В него вошли только придирчиво отобранные автором стихи. Значительная часть созданного им прежде и новые стихи ждали следующей возможности предстать перед читателями. Своей итоговой книги Юрий не дождался...
 

Хорошо, что эта книга все-таки вышла в свет. Мне, знавшему Юрия с молодых лет, даже не хочется разбирать его стихи шершавым языком критики. Я рад тому, что поэтические строки сохранили обаяние этого яркого, умного, талантливого человека. Его стихи рассчитаны на интеллигентного читателя: в них много имен и названий из области искусства, истории, философии и других областей – лирическая стихия неотделима от этого мощного культурного слоя.

Не понять, где Фонтанка, где Лета,
где мазурка на шумном балу,
и чеканная четкость сонета
переходит в певучую мглу...

Киммерийское солнце не стынет,
И оазисов нет на пути.
Видно, мы заблудились в пустыне
И не можем друг друга найти.

А когда-то ведь думалось гордо:
нипочем нам Зевес и Харон.
Но уже из горящего порта
в ночь отчалил последний паром.

Лирический герой быстро осваивается в новых культурных координатах:

Средь искажений и смещений
Ненужное сошло на нет.
Как католический священник,
Связал всех прочно Интернет.

Но боль, без которой редко рождается настоящая поэзия, всегда оставалась в стихах Арустамова израильского периода: это прежде всего воспоминания о страшном режиме, от которого он бежал и которому не смог дать отпор, – а это горько сознавать человеку бойцовского склада:

Заревут угрюмо танки, -
Все изменится в судьбе.
На Рублевке и Лубянке
Плохо знают о тебе...

И повсюду эти пятна –
Неужели от вина?
Но спецназу непонятны
Руставели письмена,
и единые скрижали,
и единой веры храм
в той стране, что обожали
Пастернак и Мандельштам.

Арустамов остался романтиком старой закалки. Он остался на пахнущем гарью пространстве между прошлым и будущим. Он остался в памяти многих людей: литературных коллег и учеников, верных друзей на разных континентах, турнирных соперников и юношей, изучающих его партии.

И хоть всеми рок играет,
прежним молимся богам.
Отпишите мне в Израиль.
Я отвечу в Зурбаган...











1 комментарий :

  1. Яша, спасибо за хорошую статью - таких людей забывать нельзя!
    Юрий был очень остроумным. Однажды здесь в Израиле перед собранием шашистов ведущий спросил, будут ли вопросы по президиуму. Арустамов мгновенно отреагировал: мне не нравится его состав, почему в нём одни евреи?!

    ОтветитьУдалить