среда, 11 января 2017 г.

Авангард: секрет его молодости

Появился 48-й номер «Зеркала». Этот литературно-художественный журнал, редактируемый Ириной Врубель-Голубкиной, исповедует эстетику Второго русского авангарда. Как удается редколлегии сохранять верность андеграунду 1960-х и публиковать авторов, которые творят в постсоветскую эпоху?




Насчет авангарда – интересный вопрос. Авангард, по определению, опережает свое время. Может ли журнал, сыгравший важнейшую роль в приобщении читателей к русскому авангарду 1950-х – 1960-х годов, сохранять свой новаторский курс, если он заполнен творчеством писателей XXI века? Не увязая в казуистике, скажу, что здесь нет противоречия. Неофициальное советское искусство в своей стране было практически неизвестным вплоть до развала СССР – но именно оно передало свою энергию и нравственную бескомпромиссность художникам постсоветского периода. Поэтому в «Зеркале» совершенно естественно соседствуют произведения, написанные с интервалом в полвека.

Тем не менее наступление новой эпохи ставит новые задачи. В послевоенные десятилетия редкие приверженцы честного искусства с отвращением отшвыривали штампы соцреализма, пытались следить за важнейшими процессами в мировой культуре, предпочитали для самовыражения простой и внятный язык. Сегодня русскоязычным писателям, художникам не мешают ни цензура, ни железный занавес. Однако нелегко после долгого периода запретов и репрессий обрести подлинную творческую раскованность. Говорить можно и нужно об всем – но на каком языке?

Не секрет, что даже в Израиле, вдалеке от литературной метрополии, сотни и тысячи литераторов бесстыдно повторяют затертые слова, отмеченные дактилоскопией многих поколений! Художник должен пробивать прогнившие пласты стилистических стереотипов. В поисках не скомпрометированных слов он неизбежно обращается к тем эстетическим кодам, которые уже были разработаны Вторым русским авангардом. Журнал «Зеркало» позволяет проследить эту связь и изучить ту напряженную работу, которая сегодня ведется в лабораториях русской словесности.

Поэты в стремлении отделаться от украшательства советского неоакмеизма и велеречивости неоклассицизма идут разными путями. Линор Горалик насыщает простые поэтические сюжеты словесной игрой, причудливыми ассоциациями центонностью. Ее лексикон расширяют русские анахронизмы и извлечения из мировой кладовой:

Кого забрали из живых перед продленкой
бежит и крошечное яблочко кусает
летит в делирии под липами дер линден
летит пушинкой в распростертые объятья
пока они десятеричные глаголы
силясольфеджио остзейского союза
на пыльном глобусе скрипучего цайтгайста
в конторских закутах где шредеры скрежещут
и в узких спаленках для трудных упражнений –
а он несется в лучезарном упоенье
теряет чешки, пролетая над калиткой,
и тянет ручки к внеурочному сиянью
гештальт выскрывающу и сладость приносящу...

На этом фоне Константин Шавловский выглядит поистине минималистом. Но его нарочито упрощенный словарь обогащается звукописью, напоминающей эксперименты футуристов и Валентина Хромова (который сам рассказывает в «Зеркале» о творчестве поэтов послевоенного поколения), а педалируемая наивность интонации переходит в гротеск, сюрреализм, отдающий мамлеевской жутью:

как на этом бережку
я мертвенький лежу
а на том бережку
я тебя люблю
а по речке по реке
папа с мамой в сундуке
под лицом свои портреты
открывают для кого...

то ли вы львы выли
то ли волю валили
выливали олово
влагали влагу

в рот госпоже голове
спешит наше
ливерное совершенство

Антон Нечаев уходит в псевдореалистическую повествовательность, в которую вплетаются и мифотворчество («проходя по морской улице\\ я встретил древнего рыцаря»), и полуфрейдистская эротика («я хочу переспать с синей коровой\\ ласковой необычной синей коровой»), и почти обязательный сегодня эпатаж:

мальчик и девочка
жили в одной мансарде
бегали на рынок с утра
покупали овощи...
возвратясь в мансарду они любили друг друга...
на столике в спальне стояли девочкины иконки
матерь божья заступница и николай угодник
перед святыми девочка заботливо положила маленькие иконки презервативов
освящая их с мальчиком истинную любовь

Один из способов избежать поэтической фальши – подменить потенциальную пошлость лирического высказывания воспроизведением чужих голосов. Поэма «Жития» Александра Авербуха – рассказ старой израильтянки о ее советском прошлом, о жизни после репатриации. Всё это написано без рифм и ритма, но это поэзия – по субъективности интонации и мировидения, по эмоциональной спрессованности. Автор умело передает и недостаточную грамотность языка своей героини, давно перемежаемого ивритскими словами, и привычку писать без гласных, и склеротично обрывающиеся слова. Сказовый стиль, имитация чужих голосов – это литературные технологии, которые разрабатывались писателями-новаторами от Зощенко до концептуалистов 1960-х.

К тем, кто обеспечивает бесперебойную эстетическую связь между советским андеграундом и современной русской поэзией, относится концептуалист Игорь Чацкин, работавший в Одессе, Москве, Израиле. Он умер в прошлом году – в 47-м номере «Зеркала» ему были посвящены воспоминания Юрия Лейдермана.

В последний период творчества Чацкин разбивает словесные строения на самые мелкие кирпичики, соединяя их звуко-смысловыми переливами, иронизмом – всё это было наработано в лабораториях концептуализма 1980-х:

корове.
перед.рождеством.вернуло.
тёлочку.обратно.
лежать.за.
пазухой.куском.сыр.
родины.яйца.колбасный.
колбасно.
писанный.омлет.сиреневый.
метиоризм.
моца.с.веслом.из.
сала.пистолет.
торт.горького.ц.п. к.(и) о
куд!а. куд!а. Вы.
проглотилось.

Непривычный читатель увидит тут бессмысленные цепочки слов. Тот, кто читывал нечто подобное, уловит в разорванных ассоциациях контуры реальности и даже насмешливый авторский тон.

Очень важная публикация «Зеркала» - подборка стихов забытого московского поэта Николая Пророкова, который умер в начале 1970-х, не дожив до тридцати. Его «голый» стиль разительно контрастировал с риторикой и ложной многозначительностью тогдашней советской поэзии:

За три квартала в магазин.
Там мясо продают мужчины,
А женщины не без причины
Ругают продавцов и рыночных грузин.

Я очередь безмолвно отстою,
Как будто ихних слов не знаю.
И вот спешу домой,
несу авоську словно знамя
того, что буду жить,
и есть и пить,
и снова заберусь на трон.

Здесь предвосхищается лукавый «бытовизм» Дмитрия Пригова. Но стихи Пророкова (такая уж фамилия!) устремлены во времена, последовавшие за «перестройкой». Хотя он употреблял все знаки препинания, его поэзия более современна, чем многие сегодняшние стихи без точек, запятых и заглавных букв. В ней есть цельность, оттеняемый прозаической конкретикой духовный максимализм и передающееся читателю настроение – родовые отличия лирики. Все эти качества еще предстоит обрести рационально складываемой, как «лего», нынешней поэзии.

Такая же перекличка литературных эпох слышится в прозе «Зеркала».

Бывший ленинградец Леонид Сторч, поживший на разных континентах, в цикле «Хандырские сказки» создает не только вымышленный сказочный мир, но и язык не существующего фольклора:

...Вот сидят стрычь, стрычья, пискуха, бодак да гныепий в нутрях чулёмы-червия. Темно, тесно и хавать нету чо. Вот передряй какойный. Всем передряям передряй...

Авангард всегда охотно обращался к фольклору в своем отрицании окостеневшего искусства и в поисках первоэлементов творчества. Но в вариациях на фольклорные темы современного писателя видишь эксперимент как самоцель. Совсем иначе воспринимается рассказ Павла Зальцмана «Золотая муха», написанный еще в 1944 году и входивший в его так называемый «азиатский цикл». Известный художник, в молодости учившийся у Филонова, применял усвоенные принципы и в своей прозе. «Золотая муха» - красочная имитация сказок и мифов Средней Азии, где Зальцман долго жил. Но это не просто орнаментальные упражнения, а характеры, страсти, философия – то, что извлекало из фольклора «аналитическое искусство». К этой традиции тяготеет и Дмитрий Сливняк в изящной стилизации на библейские темы «О львах и ишаках». Свою философско-эстетическую методологию он уклончиво определяет в подзаголовке: «Опыт литературной реконструкции». Судя по этой публикации, давний автор «Зеркала», филолог, культуролог и журналист, обнаруживает новые творческие интенции.

Железный занавес нанес огромный ущерб советскому искусству, лишенному нормального взаимодействия с мировым контекстом. Это был разрыв жизненно необходимых связей. Русские писатели XVIII-XIX веков много и плодотворно заимствовали из западной литературы (щедро компенсировав ей свои приобретения). В советский период можно вспомнить разве что очевидное увлечение прозаиков суровой лапидарностью Хемингуэя в 1950-е. Только сейчас русская проза понемногу осмеливается обращаться к литературно-духовному опыту Запада и Востока.

Москвич Илья Данишевский предложил «Зеркалу» отрывок «Наррентер» - часть романа «Причалы и отмели». Как глубокомысленно объясняет авторитетный критик Дмитрий Бавильский, это роман о нескольких поколениях... тосканских ведьм, отразивший увлечение автора Гертрудой Стайн и Эльфридой Элинек. Не слабо! Я не слишком люблю Стайн, еще меньше - нарочито-антиэстетичную Элинек, чью «Пианистку» одолел только напряжением воли. «Наррентер» - тяжелое чтиво: сложная архитектоника, перенасыщенность физиологией. Может, более молодые и не закомплексованные читатели воспримут это с бОльшим энтузиазмом...

Понять искусство как «дней связующую нить» помогает очередной отрывок из книги Валентина Хромова «Вулкан Парнас». Воспоминания одного из наиболее самобытных поэтов 1960-х о встречах с легендарными поэтами и художниками послереволюционной эпохи и с его знаменитыми современниками, о своих отважных поисках в литературе и сопредельных с нею областях - показывают, что Второй русский авангард, как всякий авангард, - это не варварское разрушение старых форм, а кропотливое собирательство всего сделанного предшественниками для создания в сверхпрочном тигле новых эстетических сплавов.

Эту мысль проводит известный московский искусствовед Татьяна Левина в блестящей статье «Страдательное богатство». Пастернак и русская живопись 1910-х – начала 1940-х гг.» Автор считает, что ключ к адекватному восприятию поэзии Бориса Пастернака, человека огромной культуры, выросшего в семье великолепного художника и отдавшего в юности дань живописи, - сопоставление его творчества с лучшими достижениями изобразительного искусства первой половины ХХ века. Если о воздействии на поэтическую манеру Пастернака футуризма и кубофутуризма писали Р. Якобсон, Л. Флейшман, Ю. Тынянов, то Татьяна Левина вводит в этот эстетический контекст и Кандинского, и колористов советского неофициального искусства – Фалька, Басманова, Тышлера, Древина.

Как обычно, чтение нового номера «толстого» журнала «Зеркало» - это не резвая пробежка по утрамбованным литературным дорожкам. Читателю предлагается серьезная интеллектуальная работа. На обывательский взгляд, некоторые публикации – попросту мистификация или шарлатанство. Но стоит перечитать их – возможно, несколько раз. Современная литература – это не только отшлифованный конечный продукт, но и процесс выработки нового языка, позволяющего выразить новое время. Интересно ли в этом разбираться? На этот вопрос каждый отвечает по-своему. Информирую любознательных: электронная версия журнала - zerkalo-litart.com.

Комментариев нет :

Отправить комментарий