Туннель в сокровищницу, находящуюся рядом

В московском издательстве НЛО вышла в свет книга Ирины Врубель-Голубкиной «Разговоры в зеркале». В названии нет никакой вычурности: это интервью, а также беседы и дискуссии в более широком кругу, опубликованные за двадцать лет в журнале «Зеркало», который автор редактирует.

Материалы книги отражают эстетическую платформу журнала «Зеркало». Он очень много сделал для восстановления истории той литературы и того изобразительного искусства, которые развивались вне директив и запретов большевистской казармы. Как сказал Станислав Красовицкий: «Зеркало» вернуло нас в правильный контекст литературы».

Только сегодня осознается роль «второго русского авангарда» в обновлении русской культуры. Но "Зеркало" писало не только об этом. Израильский журнал на русском языке активно участвовал в анализе проблем, ставших актуальными в 1990-е годы: еврейская идентификация, место Израиля в глобальном мире, феномен русскоязычного израильтянина, культурные взаимоотношения русской диаспоры с метрополией.

В книге около 600 страниц, невероятно уплотненных интеллектуально. Это колоссальный многолетний труд. О неофициальном искусстве хрущевско-брежневских времен могут рассказать только те, кто его создавал, а их становится все меньше... В доизраильской жизни Ирина Врубель-Голубкина находилась в среде московского андеграунда и со многими ныне знаменитыми поэтами, художниками была хорошо знакома. Это очень важное обстоятельство, так как некоторые из этих легендарных личностей крайне редко дают интервью, а в дружеской беседе с человеком своего круга избирают доверительный, откровенный тон и дают честные, глубокие ответы на трудные вопросы. Многие из этих интервью – с Николаем Харджиевым, Станиславом Красовицким, Всеволодом Некрасовым, Геннадием Айги – в свое время стали сенсационными и заполнили ранее пустовавшие ниши истории русской культуры ХХ века.

Кроме Врубель-Голубкиной в некоторых беседах, опубликованных в ее книге,  участвуют и другие сотрудники «Зеркала».

Эту книгу непросто читать. В голове подавляющего большинства выпускников советских школ навсегда застрял список из десяти-пятнадцати имен, находящихся, по их простому и потому удобному убеждению, на вершинах литературы и искусства. В годы «перестройки» грамотный советский гражданин обнаружил, что советская цензура украла у него Гумилева и Ходасевича, Платонова и Гроссмана, Шагала и Филонова. Но на самом деле ему не вернули еще очень много сокровищ русской – и мировой – культуры!

Можно бегло сообщить человеку, что кроме Иосифа Бродского и нескольких его ленинградских друзей существовало целое созвездие выдающихся московских поэтов - Красовицкий, Холин, Некрасов, Сапгир, Сатуновский (не путать с Сатановским!), что вне вернисажей Союза художников творили замечательные художники – Соостер, Кабаков, Яковлев, Зверев, Гробман, Булатов. Но эти сведения не расширят духовного кругозора интеллигента, который не понимает, что постижение искусства – тяжелый и долгий труд, что надо годами изучать законы поэтической архитектоники, язык линий и красок.

Масскультура – это не невежество, а убежденность в том, что каждый может раскрыть книгу стихов или прозы, зайти в выставочный зал и сразу все понять. Главная проблема ленивого потребителя культуры – в том, что существуют множество эстетик и, соответственно, эстетических кодов. Чтобы уметь их воспринимать, надо начинать с азов. Эренбург приводит в своих мемуарах замечательный эпизод. На одном из международных форумов он представил Фадеева своему старому другу Пикассо. Фадеев с большевистской прямотой рубанул, что не понимает картин Пикассо. Художник спросил: а учили ли его читать живопись – так же, как в детстве учили читать по буквам и слогам? Автор «Молодой гвардии» был соцреалистом, но не дураком: «Фадеев рассмеялся и заговорил о другом»...

Отталкиваясь от замечания Пикассо, замечу, что мне известна только одна попытка создания настоящего учебника современной русской литературы. Много лет потрясавшая своими уроками вильнюсских школьников преподаватель литературы Роза Глинтерщик в 1990-е годы выпустила в литовском издательстве прекрасное учебное пособие (на русском языке), в котором рассказывается о литературном авангарде послевоенного периода и объясняется, как читать таких поэтов и писателей.

Даже если книга «Разговоры в зеркале» не у всех читателей вызовет желание ознакомиться с творчеством собеседников Ирины Врубель-Голубкиной, она принесет пользу уже тем, что заставит усомниться в «общепринятой» (таково уж насаждавшееся квадратно-гнездовым методом советское воспитание) эстетической иерархии. Например, выдающийся искусствовед, текстолог, коллекционер Николай Харджиев, лично знавший почти всех выдающихся писателей и художников первой половины ХХ века, отрицает такие хрестоматийные понятия как «серебряный век», «литература 1920-х годов». По его словам, в России «создают Олимп культуры, и характерно то, что это в период страшного одичания».

Уже само слово «авангард» отпугивает филистера. Но суть авангарда проста: избавление искусства от лжи, приближение его к реальности. Геннадий Айги, выросший в чувашской деревне, считавший себя европейцем, переводивший французскую поэзию на чувашский, а свои гениальные стихи писавший по-русски, признается интервьюеру: «Я долго не понимал, почему у Ахматовой скрытая неприязнь к Пастернаку, и был ошеломлен, когда Бродский сказал, что Маяковский – второстепенный поэт. Потом я понял: им не нравилась именно невероятная жизненность Пастернака и Маяковского. Ахматов и Бродский насквозь литературны, где-то они идут от античности. А в поэзии Маяковского и Пастернака сама жизнь кипит, как сад за окном. Это то, что постепенно растеряла наша поэзия».

Неиздававшаяся московская поэзия вся была живей ленинградской, она стремилась избавиться от фальшивой сентиментальности, создавала новый язык, новые ритмы и интонации. Это не самомнение москвичей. Анатолий Найман, друживший с Бродским, входивший в знаменитую четверку «ахматовских сирот», в своих воспоминаниях «Славный конец бесславных поколений» пишет о Станиславе Красовицком: «Для меня его стихи всю жизнь были поэзией лучшей, чем у кого бы то ни было из самых любимых и почитаемых мной современников, с которыми я был близок, включая Ахматову и Бродского. Любить я часто любил больше их поэзию, но знал, что его лучше. Бродский говорил, что за полтора часа разговора с К. С., последовавшего после чтения доброй сотни его стихотворений, которые тогда ходили по рукам, он «все понял», усвоил и превзошел. Думаю, что не все».

Красовицкий был безоговорочным кумиром поэтического поколения 1950-х – 1960-х. Он обладал феноменальным чувством звука, ритма, его экспрессия создается из тончайших нюансов. Но за всем этим стояла мощнейшая духовная энергетика. Именно она вызвала неожиданный поворот в судьбе Красовицкого: совсем молодым он отрекся от своих стихов, запретил друзьям их печатать и стал священником, что характерно - Зарубежной православной церкви, а не советской. Уже из-за сознательного ухода Красовицкого из литературы его развернутое интервью с Ириной Врубель-Голубкиной произвело фурор в литературных кругах.

Красовицкий продолжает издали, из своего прихода, следить за литературой (внимательно читает «Зеркало») и сегодня делится простым, совсем не авангардистским обобщением: «Мы не кривили душой, а это, безусловно, накладывает отпечаток на поэзию, делает ее настоящей. А сейчас они пишут на публику, и, какой бы техникой они ни обладали, они знают, как сделать нужную неправильность, чтобы она была в нужном месте, они делают все как надо, но получается мертво. И их стихи никому не нужны».

Очень важный раздел книги – интервью, посвященные осмыслению масштабной выставки «Европа, Европа», прошедшей в 1994 году в Бонне. Экспозиция авангардного искусства Восточной и Центральной Европы позволила включить художников, которых третировали коммунистические режимы, в общую картину мирового искусства ХХ века. О закономерностях этого процесса размышляют искусствовед и куратор Иосиф Бакштейн, художники Илья Кабаков, Виталий Комар, Михаил Гробман. Тем, кто за полвека и более не смог смириться с отходом искусства от закостенелых штампов, стоит вдуматься в несложную мысль Комара: «Та беспокойная часть художественной элиты, которая называется авангардом, - этот вечный раздражитель общественного вкуса, никогда не выражает тех тенденций, которые побеждают сегодня, они выражают тенденции, которые победят через несколько лет».

Я не буду пересказывать все содержание «Разговоров в зеркале". Тем есть и интервью с творящими сегодня Сашей Соколовым, Леонидом Гиршовичем, Павлом Пепперштейном, Эриком Булатовым, и беседы с крупнейшими культурологами, и захватывающие дискуссии за «круглыми столами» на самые актуальные темы.

В России книга Ирины Врубель-Голубкиной уже оценена по достоинству во многих рецензиях. Все сходятся во мнении, что это широчайшая по охвату панорама современного русского искусства, пронизанного магнитными линиями мировой культуры и политики.

Обыгрывая название книги, скажу, что ее читатель тоже ощущает себя перед зеркалом. Оно показывает его способность воспринимать новое, переоценивать старое и – при необходимости – критически взглянуть на самого себя.