среда, 23 декабря 2015 г.

В поисках замысла

Документальный фильм Герца Франка и Марии Кравченко «На пороге страха», рассказывающий об Игале Амире и Ларисе Трембовлер, этим летом исключили из программы Иерусалимского кинофестиваля. В минувший понедельник его показали в единственном сеансе тель-авивской Синематеки. Боясь не увидеть этот нашумевший фильм, я заранее запасся билетом.
Над своим последним фильмом «На пороге страха» Герц Франк работал много лет. В ходе съемок к нему присоединилась российская коллега Мария Кравченко. После смерти Франка она довела до конца их общий труд. Фильм назван латвийско-российским, что справедливо. Он вышел на экраны благодаря поддержке в этих двух странах. Знаменитый в СССР кинодокументалист, репатриировавшись в Израиль, не заинтересовал своим творчеством официальные инстанции и вовсе восстановил их против себя фильмом «На пороге страха».

Даже в советские времена Герц Франк не боялся выбирать для своих фильмов неожиданные, шокирующие темы. Они вроде бы не были запрещены, но и обсуждать их не полагалось. В Израиле Франк не изменил себе, обратившись к истории любви Игаля Амира, приговоренного к пожизненному заключению за убийство премьер-министра Ицхака Рабина в 1995 году, и Ларисы Трембовлер, религиозной женщины, матери четверых детей, поглощенной наукой.

Только отдельные израильтяне с сильным экстремистским сдвигом могли оправдывать Игаля Амира. Интерес к нему вспыхивал, когда были осуждены его младший брат – за соучастие и его приятельница – за недоносительство. Невероятное оживление в СМИ вызвал «тюремный роман»: общественность, политики спорили о том, имеет ли Игаль Амир право на личную жизнь. Но постепенно ажиотаж улегся, и бурные события, еженедельно происходящие в Израиле, стерли интерес публики к семейному этапу жизни Игаля Амира. Удалось ли Франку и Кравченко повернуть эту необычную романтическую историю новыми гранями, открыть в ней неожиданные философско-психологические глубины или их фильм - добросовестная иллюстрация к давно известному сюжету?

«На пороге страха» - интригующее название. Но его смысл остается не проясненным. Франк всегда избегал своего вмешательства в документально зафиксированные драматические коллизии (естественно, в кино обозначение авторской позиции происходит не вербально, а организацией художественного материала – монтажом, сменой ритма и планов, музыкой, цветом и т. п.). Он верил в то, что пристальное вглядывание камеры в лица и обстоятельства, происходящее при этом отделение главного от второстепенного, диалоги с героями его фильмов подводят зрителя к самостоятельным выводам. Но в данном случае режиссер прикоснулся к еще не зарубцевавшейся израильской ране, вызывающей такую поляризацию мнений, такое кипение страстей, которые не позволяют автору ожидать, что зрители спокойно и мирно придут к философскому консенсусу. А он этого явно ожидал...

Фильм неторопливо рассказывает о жизни Ларисы Трембовлер до встречи с Игалем Амиром и после нее. Говорят ее дети, ее бывший муж, говорят родственники супругов, говорят их знакомые, говорит известная журналистка Софа Рон. Один из композиционных стержней фильма – телефонные беседы Игаля Амира с маленьким сыном Иноном. Отец рассказывает ему библейские истории, пытается объяснить, почему он не приходит домой.

Повторю: если задачей создателей фильма было воссоздание «чисто израильской драмы», внесение в нее психологических подробностей, то режиссерский дуэт ее выполнил. Но Герц Франк никогда не пытался рассказывать жалостные истории, выжимать у зрителя слезу – у него была заслуженная репутация социального хирурга, художника-философа. И название фильма обещает нам не сюжет, а его осмысление.

Лично я так и не понял, какой порог, какой страх имели в виду Франк и Кравченко. В одном из своих монологов Лариса Трембовлер говорит, что «все боятся говорить об этом», однако не расшифровывает «этого». Боятся упоминать Игаля Амира? Боятся говорить о его браке с Ларисой? Боятся размышлять о Норвежских соглашениях и их последствиях? Но об всем этом говорят, спорят и рядовые граждане, и депутаты кнессета - никто не запрещает и не карает!

На мой взгляд, позиция объективного документалиста выдержана только в начале фильма, где показаны страшные теракты после Осло, бурные демонстрации противников территориальных уступок – и заявление Рабина о том, что несмотря на террор правительство должно бороться за мирное будущее, огромная толпа, слушающая последнее выступление премьер-министра. Тут зрителю всё понятно: столь непримиримые противоречия породили роковое решение Игаля Амира. Но смысл и пафос фильма связаны с оценкой этого человека.

Поначалу звучат разные мнения: одни клеймят убийцу, другие говорят, что он стремился остановить капитуляцию. Этот баланс исчезает, когда повествование вливается в романтическое русло.

Мы слышим только Ларису Трембовлер и сочувствующих ей людей - они задают странные вопросы. Чем заключенный отличается от других людей? Почему в тюрьме его во всем ограничивают? Почему его хотят лишить естественного права на создание семьи? 

Скажем прямо: такое доводилось слышать лишь от людей крайне правых убеждений. Эти вопросы так же абстрактны, как заявления левых о том, что мир лучше войны, что евреям нельзя проявлять жестокость, что надо всегда и непременно помнить о Женевских конвенциях.

Если говорить конкретно, то Игаль Амир совершил преступление: убил премьер-министра – этим он отличается от других людей. Наказание убийце всегда состоит в предельном ограничении его свободы. Его лишили каких-то прав, не позволяют постоянно видеть сына, но он отнял у Рабина право на жизнь, право общаться с детьми и внуками. Обо всем этом в фильме не говорится! Маленький Инон слышит, что папу не отпускают «плохие люди». А почему они плохие? Они делают свою работу, выполняют решение израильского суда.

Жаль Инона. Жаль Ларису, чьи медленные проходы вдоль тюремного забора сочувственно сопровождает камера. Но кто сам выбрал свою судьбу, кто обрек их на страдания? В одном из эпизодов фильма Игаль Амир рассказывает сыну о библейском Гидеоне, желая передать ребенку отцовское восхищение этим героем. Почувствуем разницу: Гидеон сокрушал врагов, а рассказчик убил еврея, в наше время возглавлявшего еврейскую армию.

Я почти не встречал людей, которые видели «На пороге страха». Тем не менее знаю обладателей правых взглядов, которые заочно приветствовали этот фильм! Они убеждены, что если в нем рассказывается об Игале Амире, то это замечательное искусство. Но политическая оценка не всегда совпадает с эстетической.

Я в данном случае пишу об искусстве, а не о политике. Воздействие фильма Франка и Кравченко страдает от того, что в нем жалость к убийце и его семье оттесняет на второй план оценку преступления. При нашем длинном и грустном прошлом только человек с гипертрофированной гордыней может присваивать себе право создавать кумиров и расправляться с ними. Если уж говорить о праве гражданина Израиля стрелять в премьер-министра, уступающего врагам территории Эрец-Исраэль, то, с этой точки зрения, надо было стрелять в Бен-Гуриона, принявшего решение ООН о разделе Палестины, и в Бегина - за отдачу огромного Синая главному врагу Израиля. Нельзя забывать и о том, что как только пало правительство Рабина-Переса, Нетаниягу обнялся с Арафатом, назвал его свои другом и вскоре в Уай Плантейшн подписал соглашение об уходе Израиля с 13 процентов территорий... Между прочим, ни одно правое правительство не осмелилось объявить территории частью Израиля. Стоит ли возвеличивать тех, кто стреляет в «предателей»?

Фильм «На пороге страха» был бы более совершенным, если бы занимающие основную часть экранного времени беседы с Ларисой Тримбовлер содержали не только «подыгрывающие», но и менее приятные вопросы. Например: считает ли она, что каждый гражданин Израиля вправе выносить приговоры соплеменникам и самолично приводить их в исполнение? Думает ли она о том, как будут относиться ее взрослеющие дети к тому факту, что их отец – убийца? Не сложится ли в неокрепшем сознании убежденность в том, что одна из главных заповедей Торы допускает «растяжимые» толкования?

Сложнейший материал, за который взялись Франк и Кравченко, не выстроен до конца. Не всё, что вошло в фильм, было необходимо. Уводят в сторону рассказы первого мужа Ларисы и ее детей об их разводе. Очень много места отведено пейзажам. Создается впечатление, что эти картины заполняют смысловые пустоты. Конечно, можно тут что-то додумывать: мол, этой умиротворяющей красоте противостоит дисгармония людских помыслов и деяний. Но опять же – при чем здесь «На пороге страха»?

Если попытаться проанализировать самое общее впечатление от фильма, то следует признать: он сделан с большим профессиональным мастерством, он красив, в нем много впечатляющих кадров. Но дал ли он какие-то новые ответы на мучившие нас вопросы? Сообщил ли он больше актуальности драме двадцатилетней давности? Когда в зале Синематеки зажегся свет, я увидел, что на редчайший показ фильма «На пороге страха» пришли от силы сорок человек...

2 комментария :

  1. Яша, фильм сделан не для израильской аудитории. Он сделан для России и Европы. ПОэтому и сосредоточен на личной драме героев фильма, а не на нашей национальной трагедии.

    ОтветитьУдалить
  2. Лева, Россия и Европа - две большие разницы.
    В России восхищаются насилием, даже если оно идет вразрез с моралью и законом. Там можно рассказывать о драме крутого убийы.
    Европейцы уважают закон. Они сразу спросят: в чем драма - в убийстве премьер-министра или в том, что убийце неуютно в тюрьме?

    ОтветитьУдалить