Галич: миф и театр

В состоянии сильной заинтригованности я направлялся на спектакль «Матросская тишина», который поставил режиссер Михаил Кайт по пьесе Александра Галича. Вряд ли надо объяснять, что Галич в Израиле, да еще в театре, да еще на иврите – это неординарное событие.

 

«Матросская тишина» - мультикультурный проект, реализованный в сотрудничестве с театром «La Panim». Спектакль играют на иврите и – в некоторых сценах – на идише. Есть титры, но скоро появится и отдельный русский вариант.

«Матросская тишина» стоит особняком в творчестве Галича и, видимо, именно она сыграла решающую роль в превращении преуспевающего советского драматурга и сценариста в опального барда. Пьесу о еврейском мальчике Давиде из Тульчина, который становится замечательным скрипачом, а потом погибает на фронте, Галич написал в послевоенные годы, но решился предложить театрам только после ХХ съезда. Олег Ефремов сразу объявил, что именно «Матросская тишина» и «Вечно живые» по пьесе Розова станут главными премьерами созданного им театра «Современник». В 1958 году прошла генеральная репетиция «Матросской тишины». Хотя Галич, понимая, где живет, дописал благостный финал, спектакль сразу запретили! Как откровенно объяснили Галичу в горкоме, нельзя ставить пьесы о том, что евреи выиграли войну, – ведь известно, где они отсиживались...

«Матросскую тишину» поставил только через 30 (!) лет Олег Табаков, начинавший в «Современнике». Игравший в этом спектакле его ученик Владимир Машков создал фильм «Папа».

Несмотря на огромный успех в России выжившей пьесы Галича ставить ее в Израиле – это принципиально другая задача. Во-первых, к еврейской теме здесь относятся без пиетета, более критически. Во-вторых, следует признать, что «Матросская тишина» - очень советская пьеса. Галич хотел назвать ее «Моя большая земля» и точно расставлял в ней интернациональные моменты. Давид, выбирая между двумя девушками, женится на русской, а не еврейке. В одной из первых сцен друг его отца Меир Вольф навсегда возвращается в Тульчин из Палестины, куда отправился по наивности, и очень кисло отзывается о Земле Обетованной...

Уже сам выбор режиссером иврита для первого варианта спектакля способствовал приглушению советского лексикона и пафоса. Но самым трудным было решение Михаила Кайта свести к минимуму бытовые приметы советской действительности (фабула пьесы охватывает период с 1929-го по 1955-й год) и перевести действие в метафорическую плоскость. Главная декорация спектакля (сценография и костюмы – Евгения Шехтер) – поезд! Это и обобщенный образ быстро меняющихся обстоятельств («Наш паровоз, вперед лети...»), и символ вечной неустроенности, кочевой жизни еврея. Соответственно убыстряется и ритм сценического действия, усиливая драматическое напряжение (пьеса Галича была рассчитана на три с лишним часа игры – нормально для времен, когда зрители никуда не спешили...).  

Сгущенно-мрачный колорит спектакля (художники по свету – Михаил Чернявский, Инна Малкина) и музыкальное оформление Надава Викинского переводят коллизию из оптимистической тональности в трагическую.

История еврейской семьи - отца, сына и внука - утрачивает горделивую советскую интонацию и превращается в притчу о неуничтожимости еврейского духа. Ключевыми в спектакле становятся слова сына погибшего скрипача: «Мне кажется, что я никогда не умру».

Михаил Кайт долго «лепил» этот спектакль, что ощущается в отшлифованности актерских работ. Сложный, впечатляющий характер создает Гера Сандлер. Наверняка его решительному дистанцированию от штампов (которые обычно сопровождают изображение еврея российскими актерами) способствовал опыт, накопленный Сандлером в «Идишпиле». Его Абрам Шварц вбирает в себя многие черты советского еврея: он любит сына, но жесток с ним, ибо хочет «выжать» максимум из его таланта; он иногда искренен, иногда циничен; он боится власти, но «химичит» на службе. Тем не менее, когда Абрам, уже старый и немощный, сталкивается с нацистами, он поднимается до высокого героизма.

Своеобразную интерпретацию образа Давида Шварца предлагает Дори Энгель. Он играет не эмоционального, вдохновенного музыканта, а замкнутого, сурового, резкого в общении человека. Эта версия убеждает, так как гений часто бывает целиком погруженным в свое творчество, и «выпадает» из быта, простых человеческих связей.

Точные штрихи для портретов своих героев находят Валерия Будзигер (Таня), Крис Крис (Людмила), Аяла Шифтан (Хана), Ариэль Крыжопольский (Слава).

Наверное, надо бы указать на то, что смысловая и образная уплотненность спектакля иногда мешает залу следить за логикой повествования, которая у Галича была предельно ясной. Некоторые условности в романтической драме допустимы – например, то, что Дори Энгель и Аяла Шифтан играют не только Давида и Хану, но и их сыновей. Но почему прекрасный актер Виталий Воскобойников перевоплощается и в местечкового еврея Вольфа, и в участника гражданской войны, парторга Московской консерватории Чернышева? В обоих ролях он хорош, но несколько запутывает зрителя, пытающегося найти здесь какое-то философское обоснование, которое скорее носит финансовый характер...

Без сомнения, некоторые недочеты премьерных спектаклей еще будут устранены. А пока на сцене – сложная, интересная, яркая постановка, которая станет достойным вкладом в историю израильского русскоязычного театра.